Владимир Цветков

 

Запечатленная ложь

 

Царь Иоанн IV Васильевич Грозный глазами художника Ильи Репина

 

Одним из любимых аргументов противников почитания Царя Иоанна Грозного является известная картина И.Е. Репина, на которой грозный Царь "убивает" своего сына.

 

Вообще-то, основывать свою позицию на художественном произведении, по крайней мере, несерьезно, если не безответственно. Тем не менее, охотники такого подхода имеются, и злополучная картина нет-нет да и появляется, наглядно иллюстрируя "Царя-злодея".

Немалую роль в этом, безусловно, играет авторитет маститого живописца, являясь как бы залогом его мнимой непогрешимости.

Возражая Максимилиану Волошину на диспуте в Политехническом музее Москвы, Илья Ефимович даже настаивал на том, что в его картине представлен "момент русской истории", где он выступил "по мере сил своих" как летописец, и безапелляционно заключил, что его за это "надо не ругать, а благодарить".

Конечно, с "летописцем" художник явно переборщил, потому что опирался на Н.И. Костомарова. А тот, вместе с Н.М. Карамзиным, маниакально ненавидел Грозного, что, естественно, исключало всякую объективность такого коллективного "летописания".

Разумеется, никто не спорит о таланте И.Е. Репина.

Он вошел в историю изобразительного искусства как гениальный художник, именем которого советская власть даже назвала знаменитый в Питере ВУЗ. И ей было, за что благодарить художника.

Но в начале о даровании.

Известно, что истинное дарование дается Самим Господом Богом. Очень важно правильно распорядиться им, как это сделали, например, А.А. Иванов, В.М. Васнецов, И.И. Шишкин – в живописи. или П.И. Чайковский, М.И. Глинка, Д.С. Бортнянский – в музыке, прославлявшие Господа Бога и Его творение своими безсмертными произведениями. И это, оказывается, далеко не так просто. Классическим сравнением является пример А.Н. Скрябина и П.И. Чайковского. Первый был куда более даровит, но в итоге отвернулся от Творца и растратил свой талант на служение тьме. Второй же, наоборот, радостно творил в Боге и оставил миру множество музыкальных шедевров, неподвластных времени. именно это сочетание с Творцов и обеспечивает успех не только в творческой, но и в любой другой человеческой деятельности. И вот здесь-то И.Е. Репин как раз чуть было не разделил участь А.Н. Скрябина. Его творческий путь был предопределен бездуховной конъюнктурой, почему многие произведения художника вызывают лишь горечь сожаления и недоумение. Именно к таким художникам как он было обращено тогда гневное обличение из далекой "страны Восходящего Солнца" Архиепископа Японского Николая (Касаткина), ныне Равноапостольного: "Мерзкая, проклятая, оскотинившаяся, озверевшая интеллигенция в ад тянет и простой, грубый и невежественный народ!".

Несомненно, возвратись сейчас Илья Ефимович к земной жизни. то, возможно бы сжег многие свои полотна и рисунки, как это сделал Н.В. Гоголь с некоторыми своими произведениями после встречи с преподобным Макарием Оптинским.

Эта внутренняя сторона деятельной жизни художника крайне важна для понимания и оценки его творчества. Но она-то как раз и замалчивалась, заслонялась дифирамбами в его адрес или недобросовестной манипуляцией фактами биографии и творческой жизни.

Надо сказать, что Илья Ефимович не очень-то тяготился строгостью тем, их цельной системностью и идейной направленностью. Парадоксально, но факт – он часто не знал, за что браться и, например, в 1898 году настойчиво просил у Л.Н. Толстого тему для работы. Последний, кстати, очень проницательно определил творческую мутацию художника, сказав, что "Репин не религиозный человек, что у него нет твердых убеждений, что он не знает, что писать и не знает, что хочет выразить своими картинами".

Близкую к этой оценку выразил А.Н. Бенуа: "Если бы Репин, обладающий, безспорно, одним из самых могучих живописных дарований в русской школе, обладал в то же время выдержанной системой, твердостью технических знаний и интеллектуальной развитостью Крамского, то Репин был бы одним из величайших художников своего времени!". Но, избалованный вниманием и почетом обезверившейся и развращенной светской интеллигенции, И.Е. Репин больше потакал своим капризам и сиюминутным увлечениям, говоря на склоне лет: "Я никогда не стремился к славе, мне просто везло!". Но почему-то в "везении" великого художника были заметны изъяны. Бросается в глаза странная вещь, что при громадном таланте И.Е. Репину, в отличие от многих его современников, никак не удавалась духовная тема, где он терпел постоянные неудачи. Так было с картиной "Искушение Христа в пустыне" или "Иди за мной, сатана", "Явленной иконой" или "Крестным Ходом в лесу", но особенно с "Крестным Ходом в Курской губернии", где художник сильно накуролесил в своем стремлении как всегда показать "убогость и нищету народа". В итоге, вместо изображения великого радостного праздника Курской земли на полотне художник изобразил лишь безпорядочное скопище людей, следующих в одном направлении. Не случайно, петербургский корреспондент иностранных газет и журналов Г. Норден в своей статье для венского журнала отметил, что репинский "Крестный Ход" слишком тенденциозен. Поэтому "все привлекательное и трогательное в проявлениях народной жизни доведено здесь до карикатуры и историческая объективность уступила место тенденциозному пессимизму".

Еще откровеннее был академик И.Э. грабарь, заявивший, что "Крестный Ход" насыщен социальным ядом, не дававшим автору покоя и ставшим на долгое время главным стержнем его творчества.

И чего удивляться оценке искусствоведа С. Пророковой, написавшей, что "Крестный Ход в Курской губернии" стал картиной, на которой воспитывалось не одно поколение революционеров, т.е. разрушителей исторической России! Вот уж поистине горькие плоды великого таланта!

В то же самое время появляются репинские "Бурлаки", уныло бредущие по берегу Волги; восторженно принимается "Арест пропагандиста", где куда большую смысловую нагрузку несет героизация революционной деятельности, нежели мастерство исполнения. Отмечая это, историк искусств Г.С. Островский справедливо писал: "Художник не был революционером в жизни, с народниками его объединяла ненависть к деспотизму, самодержавию, официально-казенной церкви!".

Симпатии живописца к революционному бунту, его движущим силам и конкретным участникам отразились в работах И. Репина "Не ждали", "Сходка революционеров" и "Отказ от исповеди перед смертной казнью". На последней картине обреченный узник высокомерно отвергает покаяние, обрекая себя на вечные муки. Тем не менее, живописец не сострадает ему, а наоборот, представляет несчастного как героя. А героизм ли это?!..

То же самое нигилистическое восприятие действительности, навеянное революционным брожением, приводит И.Е. Репина к созданию антимонархической картины с образом Грозного – убийцы сына. Художник постарался придать ей абсолютную достоверность даже самим названием: "Иоанн Грозный и сын его Иоанн 16 ноября 1581 года"! На лицо исторически несостоятельный навет на великого Русского Царя, который как бы этим утверждался , узаконивался и датировался, не допуская никакого сомнения.

Картина была написана И.Е. Репиным в 1885 году и вскоре оказалась на Передвижной выставке в Москве, где мнения о ней сразу же разделились: одни хвалили ее в непомерном восторге, другие негодовали. Поэт и публицист В.П. Буренин, например, был в ярости от репинского "Грозного". Пытавшийся его успокоить литератор В.И. Бибиков, защищал художника. "Ах, вы ничего не понимаете, – горячо возразил ему В.П. Буренин, – за Репиным тянется Стасов, а за Стасовым – жиды. Репин – талант, но он играет на руку жидам!".

Буренинское замечание по Стасову не лишено оснований. Его, в какой-то мере, подтверждает и искусствовед В.Д. Головинчер: "Ярым пропагандистом репинских произведений явился, как известно, В.В. Стасов, ревниво следивший на развитие творческого пути художника и уделявший ему огромное внимание в своих статьях, публицистических выступлениях и в личных дружеских отношениях".

Но особенно ожесточенной обструкции произведение подвергалось в родной Академии художеств. "Возмущение там, – пишет Ф.Ф. Бухгольц, – доходило до того, что устраивались публичные лекции в конференц-зале Академии специально для того, чтобы объективно и критически разобрать репинское полотно".

Уничтожающей критике его подверг профессор анатомии Ф.П. Ландиерт, который доказал, что "картина написана лживо, неправильно, без знакомства с анатомией!". Лекция профессора позднее была опубликована во 2-м выпуске "Вестника изящных искусств" за тот же 1885 год.

Критика картины шла постоянно. Например, 16 декабря 1891 года в газете "Русская жизнь" появилась статья врача-практика, которая так и называлась: "Картина Репина "Иван Грозный и его сын Иван" с точки зрения врача". Автор, не ставя перед собой задачу умалить силу, несомненно, громадного таланта Репина, на основании данных науки и практики доказывал, что вся картина написана вопреки природе и науке. Он нашел и показал читателям массу противоречий в картине, которые невозможно было обойти вниманием. Причем сделал это доказательно и детально.

Эти неправильности не ускользнули и от внимания жены Д.И. Менделеева – Анны Ивановны, так же увлекавшейся живописью. Картина ее поразила, тем не менее, Анна Ивановна отметила: "В этой картине было много крови, но почему-то в талантливых произведениях даже нарушение закона кажется нужным".

В общем, ситуация развивалась так, что Репин, по его собственным словам, был признан Академией чуть ли не безбожником в искусстве.

"Есть целый лагерь, старающийся подорвать мое значение", – самолюбиво сетовал он.

Однако, этот "лагерь" не клеветал, а всего-навсего говорил правду, высказывал здоровую и полезную критику, но она уже Репиным не воспринималась, как отметил 24 декабря 1891года приятель художника и его неизменный почитатель, генерал А.В. Жиркевич: "За последний месяц я заметил, что Репин возбуждается при сведениях о критике его картин в печати и среди художников, так что я перестал делиться с ним этими замечаниями, не лишенными интереса и даже правдивости".

Еще раньше, в 1890 году Илья Ефимович не раз повторял А.В. Жиркевичу: "Я чувствую, что исписался, что едва ли создам что-либо великое!".

Мы же были воспитаны на безоглядном почитании репинского таланта и славословии художника. Мы и понятия не имели о перипетиях его творческой судьбы, которые надежно скрывались в огульной лжи о Царской России. А ведь И.Е. Репин активно работал на её разрушение, причем очень плодотворно, что и было отмечено почетом и многими знаками внимания со стороны советского государства, в котором репинским “Бурлакам”, например, было отведено место в школьных учебниках. А ведь их в свое время ректор Петербургской Академии художеств Ф. Бруни оценил как “величайшую профанацию искусства”, а старые профессора-классики Академии попытались оградить от этой картины своих студентов, называя ее персонажи… "коллекцией обезьян"!

Накопившееся в обществе возмущение репинским “Грозным”, по мере возрастания в народе монархических чувств, в связи с 300-летием династии Романовых, в январе 1913 года прорвалось прямым покушением на запечатленную ложь: молодой иконописец А.А. Балашев, придя в Третьяковскую галерею, тремя ударами ножа изрезал репинское полотно. “Передовая интеллигенция, в которую так не верил А.П. Чехов, подняла сущую истерику в печати. Уже тогда умели скрывать истинные мотивы и намерения и прятать концы в воду. Действия юноши объявили “диким поступком” в “припадке безумия”, а его самого упрятали в психбольницу.

“Как жалко, что эту картину совсем не изрезали”, – досадовал М. Волошин, встав с Д.Д. Бурлюком на защиту отчаянного ревнителя, пострадавшего от репинского “антихудожественного натурализма”.

Внимательное изучение всех обстоятельств, связанных с пресловутой картиной, от ее создания до страшных последствий, дает четкое и ясное понимание того, что в работе над ней Илье Ефимовичу сопутствовали не творческий подъем и вдохновение, а бесовские наваждения, в плену которых оказался художник.

А.В. Жиркевич свидетельствует: “Репин рассказывал о той горячке, с какой он писал эту картину, не дававшую ему покоя ни днем, ни ночью, пока не удалось воплотить, выношенные душой, образы”! Но “вынашивалась душой” – ложь, ибо запечатленного на полотне факта никогда на самом деле не было в истории! Отец никогда не убивал своего первенца. Но хуже всего, что один был Первый Самодержец и Помазанник Божий, выдающийся Русский Царь, несмотря на множество препятствий, создавший единое централизованное Русское государство, а другой – его сын, Цесаревич, Наследник Русского Престола. Причем оба они отличались высотой духовной жизни и святостью, что и позволило Грозному занять достойное место в святцах еще в 1624 году при первом Романове и его отце, Московском Патриархе Филарете. Потому-то впечатляющая живописная хула на святого Царя и вызвала столь резкий внешний протест. Но не могла она остаться и без кары Господней!

Что-то гнетущее сопровождало многие полотна И.Е. Репина. Не обошлось без странностей и на одном из последних, увиденных народным художником СССР Е. Кайманом: “Распятие, – два разбойника на крестах. Христа нет. Собаки лижут кровь”. Не потому ли так трагично сложилась судьба писателя В.М. Гаршина, служившего моделью для написания Репиным Царевича Иоанна?

“Я заметил, что у Репина есть что-то роковое в его картинах для лиц, с которых он пишет персонажи картин. – Отметил А.В. Жиркевич. – Илья Ефимович как бы предугадывал судьбу этих лиц. Например, царевича в картине “Иоанн Грозный” он списал с В. Гаршина – Гаршин погиб, бросившись с лестницы. При взгляде на окровавленное, умирающее лицо царевича, как не вспомнить окровавленного, умирающего Гаршина”!

После позирования И.Е. Репину с писателем началось нечто ужасное. Он "часто жаловался" своему другу, актеру Александринского театра М.И. Писареву "на то, что у него странная галлюцинация: ему кажется, что шар земной – стеклянный, что он разобьется на куски и – все погибнет!".

Жена В.М. Гаршина видела виновником гибели мужа И.Е. Репина и была страшно напугана его карандашным рисунком “Гаршин в гробу”, сделанном в церкви, куда попала и она. Опасаясь за себя, несчастная женщина всячески упрашивала Илью Ефимовича уничтожить рисунок. Он едва успокоил перепуганную вдову.

А опасаться было чего: другая модель И.Е. Репина, поэт К.М. Фофанов, после долгих позирований в мастерской художника, угодил в сумасшедший дом, где и закончил свои счеты с жизнью.

"Про меня ходят слухи, – признавался сам И.Е. Репин, – что я умею уловить дурные черты характера и выразить их на портрете…". И правда, особую притягательность для художника, как подчеркнул другой ярый пропагандист произведений И.Е. Репина, художник и искусствовед С.П. Яремич, имело выражение "исступленности, близкой к безумию". Это одно из излюбленных лиц Репина, к нему он возвращается постоянно (Иоанн Грозный, царевна Софья, Гоголь, Дуэль)… Большинство его картин отмечено совершенно особым чувством, к которому как нельзя более подходит удачно найденное гениальным Шевченко определение – "драматический сарказм"!

Но если бы только это. "Нельзя не заметить, – писал все тот же А.В. Жиркевич, – что у Репина многое рассчитано на эффект и в каждом портрете его, в постановке фигуры, в повороте головы, в аксессуарах – все говорит, что картина задумана по известной программе, с целью поразить зрителя!".

Столь вольное распоряжение талантом дорого обошлось и самому художнику: его правая рука стала сохнуть на глазах и представляла из себя жалкое зрелище. По этому поводу Е.Кайман, видевший Репина в 1926 году в Куоккале, записал: "Я смотрю на его правую руку… Меня волнует эта рука, так много и так прекрасно рисовавшая, мне хочется поцеловать эту заболевшую от работы руку!"

Может быть, личный недуг и несчастья с друзьями под конец жизни в какой-то мере вразумили художника. Во всяком случае, такая надежда есть, повод к этому дают воспоминания академика живописи М.В. Нестерова: "Он в Куоккала, на все мольбы вернутся качает головой, стал очень религиозен, поет на клиросе и читает "Апостола"… Посмотрел бы да послушал его старик Стасов!".

И все же "общественная опасность" репинского "Иоанна", о которой с такой болью говорил М. Волошин, остается, пока присутствует в людях духовное невежество и неосведомленность о сложном творческом пути художника, о его ошибках и заблуждениях.

Владимир Цветков,

28 августа 2003 года

г. Нижний Новгород

+ + +