14 октября 2009 года,

среда, 14:15.

- II -

“ ЦАРЬ -2 ”

 

Первое, что пришло мне в голову, когда я проснулся на другой день после просмотра в ГОСДУМЕ фильма Павла Лунгина “ЦАРЬ” было:

Надо менять всю – всю полностью – культуру! Ибо сегодня главная “культура”, как “масс”, так и “элит”, совершенно интернациональная, то есть, опять же, – не русская. Не даром Шукшин

– говорил в своё время кинооператору Анатолию Заболоцкому о фильме Эйзенштейна “Иван Грозный”, которым Заболоцкий по своей наивности тогда ещё восхищался:

– Нет, Анатолий, это уже работает против русских, фильм сделан так, что незаметно разрушает наше, русское сознание, показывая русских некими отрицательными типами, злыми и тупыми рабами…

Жаль у меня нет сейчас под рукой книги воспоминаний о Василии Шукшине, где о нём рассказывают его друзья – Василий Белов и Николай Заболоцкий, – я привёл бы цитату точно. Ну ничего, книгу я ещё найду, а пока за смысл ручаюсь. Так вот: если фильм Сергея Эйзенштейна был “скрыто русофобским”, то картина Павла Лунгина русофобски – открыта! Причём, “открытость” эта доведена до предела. Всегда надо смотреть как в фильме показаны не главные герои, а сам народ, народные массы. А народ – русский, простой народ – на протяжении всей картины или вообще отсутствует, или, если и показан, в небольших эпизодах, то везде кричит, точнее – озверело орёт, и требует смерти “врагов народа”… Причём, лица у него в этот момент совершенно зверские…

Я часто просто брожу по улицам этой трагической Осенью 2009-го от Р.Х. года, и всматриваюсь в лица, в русские лица, простых людей. Везде –на улице, в метро, в трамвае, на Гоголевском бульваре ли или в старинном парке Сокольники – я вижу те же мягкие славянские, часто в самом прямом смысле арийские – черты, светлые, русые волосы и светлые же – голубые или серые глаза, в которых всё та же обращённость к Богу, всё то же Добро и доброта, всё та же трудно постижимая и непередаваемая словом глубина. Вот мальчик едет в трамвае и смотрит в окно. На нём простая спортивная курточка, чёрная с длинным козырьком кепка, спортивная сумка. Казалось бы – совершенно современный мальчик лет 9 – 10-ти, модно одетый, спортивный. Светловолосый, с голубыми глазами. А приглядишься – тот же самый нестеровский пастушок, стоящий перед видением ему схимонаха в лесу под Радонежем. То же, совершенно то же – светлое и святое русское лицо. Те же глаза, наполненные “несказанным светом”. И так было всегда. Так было и во времена Ольги и Игоря, и во времена Сергия Радонежского и Димитрия Донского, и во времена первого русского Царя – первого в нашей истории Помазанника Божия – Иоанна Васильевича Грозного. Даже Лунгин, при всей русофобии, не смог пройти мимо этого образа. Только у него не мальчик, а юродивая, блаженная девочка. Так же – лет 10-ти, с белыми волосиками и огромными голубыми – полными света глазами. И, естественно, сначала на девочку покушаются злые опричники, затем чуть ли не сам царь, а в конце ударом лапы её убивает разъяренный бойцовый медведь, перед этим надкусив икону Богородицы, которой она хотела защитить терзаемого медведем боярина.

Икона отлетает в сторону, девочка падает замертво, растерзанный боярин в муках умирает, митрополит Филипп, рискуя жизнью, спускается на арену, чтобы поднять девочку и икону, но медведь, уже пресытившись кровью, уходит… А что же Царь? А Царь, сидя на троне, тем временем за всем этим наблюдает, с лицом дурачка, и всё воспринимает как волю Божию. А рядом с ним –

– шут (актёр Охлобыстин), который всё время хохочет и гипнотически толкает царя на всё более дурные и всё более страшные деяния. Правда, в конце, когда шут называет царицу Марию Темрюковну “блудницею на звере” с чашею “крови и нечистот в руках”, которой она напоила царей, то Иоанн в припадке гнева приказывает сжечь и “еретика” шута. Шута сжигают, и он наподобие Жака де Моле, сгорая, кричит что-то страшное из огня. Правда, что кричит – разобрать невозможно, потому что то ли у прекрасных актёров что-то случилось с дикцией, то ли кинооператор в ГД специально постарался, но многих слов и даже целых монологов – например, Малюты, или шута, или других героев – разобрать было невозможно. Учитывая, что ещё и изображение было сильно деформировано – вытянуто по вертикали, – можно себе представить, чем нас, зрителей, на протяжении двух с половиной часов подчевал Павел Лунгин…

+ + +