 |
 |
 |
|
| ОРДЕН ПОБЕЖДЕННОГО ДРАКОНА ВО ИМЯ СВЯТОГО ГЕОРГИЯ ПОБЕДОНОСЦА |
|
Святые Царственнии Мученицы. Коллаж Леонида Симоновича-Никшича
Леонид СИМОНОВИЧ-НИКШИЧ СОБОР ВОИНСКОЙ СЛАВЫ
7 ноября 1990 г. С чего же начать? Наверное, с того, что хотя прошло уже 3 дня и все они были насыщенными, но потрясение, даже шок не проходит. Трудно перерабатываются такие впечатления в душе, должно пройти очень много времени, пока душа ими переболеет потрясенная и они как-то улягутся в ней и займут каждое надлежащее ему место. События вырвались из-под контроля властей: Они вообще вырвались из некоего предначертанного, предопределенного им русла, поток хлынул и разливается, волнуется, волна идет за волной, и растерявшийся всклокоченный летописец не только не успевает что-либо “отражать”, но и воспринимать-то толком ничего не может. Где же найти поддержку? Видимо, в Несторе, в “Повести временных лет”, вообще в произведениях о русской истории. Однако что есть исторические произведения? Разве “Невский проспект” и “Медный всадник” не таковы? Многие полагают, что история — это календарь и факты. Но почему же? А почему не страсти, внутренние страсти человеческих душ? Почему не Иван, в приступе гнева убивающий сына, почему не Петр, сам пытающий сына своего, почему не принц Гарри и не Николай Ставрогин? Почему не борьба света и тьмы в душе отдельного человека? Как же все трудно, и где найти метод для описания исторических событий, за которыми ты не наблюдаешь, а в которых сам теперь принимаешь участие? На Крестном ходе, что шел из Кремля к церкви Большого Вознесения у Никитских ворот, Олег сказал милиционеру, не пускавшему его к шествию: — История мимо проходит, а ты меня не пускаешь! Хорошо.
Было пасмурно и влажно. Силуэт Спасской башни был несколько размыт, в невидимой серой пелене стоял Василий Блаженный. Такая погода обычно умиротворяет. Но какое там умиротворение! Мы шли очень быстро. Дошли до Покровского собора, встретились с остальными, выстроились в колонну... Я поднял голову. Прямо над нами, как бы показывая Пожарскому, что вот оно, не умерло, восстает из пепла, вот они, продолжатели нашего с тобой, князь, дела — простерта была мощная и уверенная длань гражданина Минина, за ним вдруг повеселевший Собор, справа же серый каменный круг —Лобное место. И тогда вдруг стало пронзительно ясно — то, что происходит сейчас на площади,— это История, наша, русская, российская История, и что ничего никогда не повторяется, но лишь длится, и что никогда не было никакого Интернационала, не звучал здесь никакой манифест коммунистической партии, а лишь бояре в высоких своих шапках читали зычным голосом обращение к народу с этого вот круглого камня, и теперь вот под ним, под мощными фигурами Минина и Пожарского, под повеселевшим Василием Блаженным стоим мы, монархисты Союза “Христианское возрождение”, представители Братства Святого Новомученика Государя Императора Николая II Александровича и его Августейшего Семейства, Государыни Императрицы Александры Федоровны, Великих Княжон, Царевен Ольги, Татьяны, Марии и Анастасии и Отрока Святого Цесаревича Алексия, и рядом, совсем недалеко от нас, под знаменами своих полков стоят наши православные братья, великое русское воинство — казаки и вокруг — впереди, сбоку, сзади—православные русские люди, родные, простые, взволнованные лица, детские, юношеские, молодые, зрелые, пожилые, старые, женские, мужские, священники, мужики с бородами, девушки в белых платках, старушки в пуховых, и у всех у них в руках, пока еще от волнения дрожащих, загораются маленькие трепетные огоньки свечей —прямой знак того, что Россия обратилась к Господу... Вдруг ударили Куранты и колокола одновременно, и в небе над нашими головами вспыхнули, развернулись и затрепетали два знамени, одно —Государственный флаг Российской Империи бело-золото-черный и второе — наше, православное знамя Союза “Христианское возрождение”, на одной стороне которого черными славянскими буквами на золотом кресте: “Бог. Россия. Царь”, а на другой стороне гениальная формула Суворова: “Мы русские, с нами Бог!” И все это сейчас, вся историческая Красная площадь и весь народ православный на ней, все присутствующие здесь русские люди — казаки, монархисты, юноши в формах русского воинства чуть ли не всех веков: Владимира, Петра, века XIX и тех, кто сражался в Царской и Белой армиях,— все мы собрались здесь для Патриаршего Богослужения по случаю закладки камня воссоздаваемого Казанского собора. Гулко бьют Куранты, весело звонят малые колокола, торжественно гудят большие, какая святая русская музыка! Все мы собрались здесь, на Красной площади, чтобы вместе с Патриархом, вместе с духовенством Матери нашей Русской Православной Церкви, осеняя себя крестным знамением, поклониться маленькой деревянной часовенке, чудесно выросшей на месте разрушенного сатанинской сектой Казанского собора, чтобы потом уже, после освящения, каждый из нас, поднявшись по деревянным ступеням, мог приложиться к Святой Иконе Казанской Божией Матери и со свечой в руке присоединиться к поющим молитвы женщинам. Храни, Господи, люди твоя! Ибо все мы здесь во имя Твое, Господи...
В этот миг открылись ворота Спасской башни и показалось духовенство в сверкающем золотом облачении. Впереди плыл величайший символ спасения России — чудотворная икона Казанской Божией Матери. Начался Крестный ход. Но прежде чем рассказывать о шествии духовенства и народа по Красной площади к месту заложения первого камня в фундамент бывшего и восстанавливаемого Казанского собора, я хочу описать здесь несколько мгновений, которые никто, кроме меня, уже никогда не опишет. О шествии, о молебне, о выступлении Патриарха напишут многие — этого же не напишет никто.
Мы выстроились. Впереди под белым рушником в золоченом окладе икона Казанской Божией Матери, за ней сразу две большие цветные фотографии, на которых изображены иконы Богоматери Державной и Семьи Новомучеников Российских, за ними два наших знамени, и между ними большой портрет Государя. К нам сразу же стали подходить русские люди, так изголодавшиеся по правде. Две старушки благодарили нас, на глазах у них были слезы: — Дорогие вы наши, родимые, защитники вы наши... — все повторяла одна из них. Горло мне вдруг перехватил спазм. Саша, стоящий рядом и держащий в руках икону Державной Божией Матери, тоже побледнел. Так вот кто сразу подходит к нам и встает в наши ряды! Старушки наши православные. Бабушки наши и матери. Они безошибочно материнским инстинктом России определяют, где правда. Раз впереди Казанская Божия Матерь, а за ней Государь Император Николай II Александрович — значит, здесь Евангелие, здесь Святая Русь, здесь Церковь Христова! Недаром на знамени нашем, развевающемся прямо под осеняющей рукой Минина, начертаны слова полководца, не потерпевшего ни одного поражения: “Мы русские, с нами Бог!” Но как они, старушки наши милые, волновались. Одна схватилась за мою руку и все сжимала, и все не хотела отпускать, повторяя: “Мы здесь... мы с вами... можно, мы пойдем с вами... я вот так буду держаться за вашу руку... вот так и пойдем вместе...” Потом подошли две женщины, мать с дочкой. Дочка меня поразила. Совсем еще юная девушка с открытым славянским лицом, мягкие черты, вьющиеся непослушные русые пряди у висков, а прическа, как у Царевен наших убиенных, волной вверх, и большие серые глаза, оттененные ресницами. Одухотворенное лицо. Юное и строгое. В прижатых к груди руках астры и портрет Николая II. И так же обе волновались, и дочь, и мать, как и старушка, держащаяся за мою руку. Вот она, Россия! Вот три поколения женщин: бабушка, мать и дочь. Что ж, теперь можно признаться: мгновение было такое, что секундами становилось не по себе, не то что страшно, а так, вроде как сердце куда-то проваливалось, и я сам переставал себя ощущать. Но теперь вдруг успокоился и улыбнулся, и многие мужские лица как-то осветились изнутри. Потому что с нами были наши русские женщины, и мы теперь несли за них ответственность, и легко стало на душе и радостно. Потому что они искали поддержки в нас, не зная, видимо, того, что мы ищем поддержки в них, в наших православных женщинах, потому что за что же мужчине сражаться, как не за род, за народ, за матерей и дочерей своих. Храни вас Господь, наши русские женщины, храни вас Пресвятая Богородица! Ну, с Богом, приготовились, пошли... Колонна заколебалась, замерла, тишина вдруг наступила на всей площади, стихло все, и голоса, и ветер, и трепетание знамен, слышно было только, как горят, чуть потрескивая, свечи, сдвинулись, чуть подали назад, как бы отклоняя корпус, вздохнули, пошли... Начался Крестный ход в святой для Руси день, в праздник Чудотворной иконы Казанской Божией Матери... И вдруг само, без всякого сигнала, без команды вырвалось откуда-то из глубины, из самой сути русского человека, из самой сердцевины души: Боже, Царя храни! Сильный, державный, Царствуй на славу, на славу нам... Первый запел Слава. В руках у него было черно-золото-белое знамя Российской Империи. Мгновение звенел в воздухе над площадью одинокий голос, и вот мощным эхом грянуло, подхватило: Царствуй на страх врагам, Царь православный, Боже, Царя храни! Боже, Царя-а-а хра-а-а-ни-и-и, Боже, Царя хра-а-ни-и! Что, скажите, происходит с человеком в такие мгновения?! Впервые за 73 года после октябрьского переворота, после того, как Царь, этот Православный взошел на Голгофу вместе со Своей Семьей, то есть повторив деяние Господа, победил смерть, впервые после того, как за одно лишь упоминание имени Его русский человек мгновенно уходил в небытие—и ушло 100 миллионов,—впервые на главной нашей площади звучал Православный Гимн Российской Империи, призывающий Господа хранить своего Помазанника. Так какой же страх может быть в человеке в это мгновение?! Да и человека-то отдельного никакого нет. Есть лица православные — Славы, Алеши, Саши, старушки, матери с дочерью, и в руках у них цветы и маленькие портреты Николая II Александровича, и в наших руках иконы, знамена и большой Его портрет. И глаза Его светлые, веселые, удивительные глаза человека, так открыто, воистину из Царства Божия смотрящие на мир, на площадь и на люди своя. Храни, Господи, Православную Русь, ибо она и только она пойдет за Тобой и за Тебя на Голгофу! Боже, Царя храни! Боже, Царя храни!.. Так вот и шли вперед. И теперь нас было много. Были теперь секунды, доли секунд, когда в поле зрения попадали как бы отдельные кадры, “снятые” крупным планом:
Вот идет отец. На плечах у него сидит ребенок, мальчик, в одной руке у отца портрет Государя, в другой — черно-золото-белый флажок. Поразили три пары глаз, устремленных вперед, и отца, и сына, и Государя Императора. В голове сверкнули слова православной молитвы: “Во имя Отца, и Сына, и Святаго Духа...” Вот они были, две троицы. Здесь, на площади, Церковь земная: отец с сынишкой на плечах и портретом Царя на груди. И Церковь Небесная, Святая Троица там, в небе, над нашим шествием. И тогда зазвучали слова молитвы: Богородице Дево, радуйся, Благодатная Мария, Господь с Тобою: благословенна Ты в женах и благословен Плод чрева Твоего, яко Спаса родила еси душ наших. И как же нам сейчас?! Как же нам не заплакать, братие? Ведь первый раз за 73 года в Земле Русской, в самой ее сердцевине, на Красной площади нашей звучало теперь, сменяя друг друга:
блажити Тя Богородицу, присноблаженную и пренепорочную, и Матерь Бога нашего, Честнейшую херувим и славнейшую без сравнения серафим, без истления Бога Слова рождшую, сущую Богородицу Тя ве-ли-ча-а-а-ем! Свершилось, Господи! Мы, Господи, люди Твоя, идем здесь за Патриархом нашим, за иерархами Церкви нашей и возносим хвалу Тебе, Господи: Слава Отцу, и Сыну, и Святому Духу,
и во веки веков. Аминь.
Лица, какие вдохновенные лица! Глаза лучатся, и свечки горят, и Дева Пречистая Пресвятая Богородица с нами, и Образ Ея Чудотворный впереди тихо плывет к построенной на месте воссоздаваемого Храма деревянной часовенке, и звенят колокола Покровского собора, Василия Блаженного, и бьют Куранты, и наши черно-золото-белые российские и казачьи боевые знамена, и несется в едином порыве обращенное в небо:
Какие лица, какие лица у женщин, девушек юных, стариков, мужчин зрелых и у детей! Особенно у детей, “плывущих” на плечах отцов над площадью, под развевающимися знаменами. Какие глаза, а всего-то три-четыре года мальчику. Но как серьезно смотрит на Патриарха, который теперь встал на деревянный помост и смотрит навстречу народу, навстречу народу своему православному, идущему к нему. Радуйся, Отче Патриарх, потому что идем к тебе все мы, малое стадо, паства твоя, отцы и дети, старушки, спасшие веру нашу, матери и дочери, казаки и патриоты, все мы, воины Христовы, все мы, воинство твое православное, все мы пришли к тебе, когда ты вышел из Царских Враг к нам навстречу, чтобы вместе с тобою, Отче, вознести слова молитвы:
и спаси, Блаже, души наша. Да, если можно вообще возжелать, чтобы мгновение остановилось, то я бы попросил Господа, чтобы остановилось вот это. Через 73 года после, казалось бы, ниспровержения, уничтожения, погибели Русь Святая стояла на площади Красной и молилась вместе со своим пастырем Патриархом Всея Руси Алексием о Богохранимой стране нашей, властех и воинстве ея:
имени Твоего ради.
Неслись к Небу голоса, и светлели глаза братьев и сестер, старушек и матерей, воинов наших православных и сыновей у них на плечах, и светлели глаза Патриарха, я это хорошо видел, и тогда произошло чудо: Впереди меня стоял какой-то скромно одетый мужчина с седой бородой, думаю, священник. Он молился. В левой поднятой руке он держал портрет Николая II. Я смотрел на портрет этот сзади, и так как лист, на котором он был отпечатан, был тонок, то он просвечивал, и я видел как бы зеркальное изображение Царя. И вдруг при словах:
пространство как бы осветилось, мгновенно стало намного светлее, свет наполнил воздух, хотя солнца не было, и я ясно увидел, что Император взглянул мне прямо в глаза своим чистым лучезарным неземным взором. Я не мог оторвать от этого взора глаза. Тихое ликование поднималось в душе, я осенил себя большим медленным крестным знамением:
И высокий трепет охватил души наши—молилась, возносила слова молитвы к Господу Православная Русь, как молилась она и 1000 лет тому назад:
Аминь. РОССИЯНЕ (ДРУЖБА, 4/91)
|
|
| Орден Дракона "ДРАКУЛА" |
| При полном или частичном воспроизведении материалов узла обязательна ссылка на Орден Дракона "ДРАКУЛА" |
Достойно есть,
яко воистину,
