Предел "Благуша"

Царский Зверинец на Соколиной горе.

Рыцарский замок. Тронный зал.

Овальный стол. Волшебная лампа "Оникс"

16.XI.2013

16-го ноября 2013-го года.

Суббота. 18:00.

 

"Не такой как все"

(на смерть Сенина)

Глава

 

Да, конечно, я несколько далёк от всех этих наших многоуважаемых патриотов. Иногда я даже не понимаю, кто я такой.

Кто я такой? Не понимаю. Вот, например, недавно, 6-го, кажется, октября умер Алексей Сенин. Все так заволновались, звонили друг другу, долго говорили по телефону, многие писали прощальные статьи и некрологи… А вчера, 15-го ноября 2013 года, я был в Фонде Славянской Письменности и Культуры на конференции "Отрекался ли от престола Царь Николай II". После конференции зашёл в книжную лавку и купил несколько номеров "Русского Вестника", посвящённого памяти его, только что умершего главного редактора Алексея Алексеевича Сенина. Пишут все и пишут много. Схимонахиня матушка Николая, Леонид Болотин, Сергей Фомин, какой-то друг Сенина Анатолий Василенко, поэтесса Нина Карташёва, юрист Михаил Кузнецов, адвокат С.П.Штин, священник Виктор Кузнецов, семья академика Зелинского, Валерий Павлович Филимонов, его супруга и соратница поэтесса Лариса Кудряшова, … Соболезнование семье и коллективу "Русского Вестника" прислали Сергей Бабурин, Олег Платонов, Александр Крутов, Александр Бочкарёв, Василий Бойко-Великий, Олег Кассин, Владимир Осипов, Анатолий Степанов, Андрей Печерский, Игорь Дьяков и многие другие. Все пишут очень проникновенными и благородными словами. Например, стихотворение Ларисы Кудряшовой начинается так:

В заплаканной Москве колокола звонили,

Утраты боль росла и ширилась в душе.

А верный сын Руси, испытанный в горниле

Боев, трудов и бед, был далеко уже.

Это на тему "Иных уж нет, а те далече…"

Багряная листва пылала, словно рана…

Ах, как любили мы твои труды читать!

И сокрушались мы: ушел ты слишком рано,

И будет нам тебя так остро не хватать…

И т.д. Вот поэтому я и пишу, что я какой-то не такой, как они все. Мне почему-то всегда больше нравились другие стихи:

Когда в Париже всё темно,

и все домой, к огню спешат,

Решил покончить я с тюрьмой,

где мучилась моя душа…

Или что-то типа:

В моей душе лежит сокровище,

И ключ поручен только мне,

Ты, право, пьяное чудовище,

Я знаю: истина в вине!

Или, там, совсем уж запредельное, про месяц, который

Светит черт знает как!

Я иду, головою свесясь,

Переулком в знакомый кабак…

Понимаете, настоящего драматизма мне не хватает в большинстве современных патриотических текстов. И хотя я не пью уже лет эдак 30-ть, и ни в какой "кабак" столько же лет не заходил, но чувство поэзии у меня, слава Богу, осталось. Да, собственно, и совсем не обязательно здесь пьяное отчаяние. Вот, например, стихи о фундаментальном в философии и поэзии понятии "покоя", про который Пушкин сказал:

. . . покоя сердце просит…

Но Блок уже возразил:

И вечный бой. Покой нам только снится,

Сквозь гром и пыль

Летит, летит степная кобылица

И мнёт ковыль.

А Рубцов вообще описывал наводнение, которое размыв смиренное кладбище, несет гробы и останки. Заканчивает он словами:

– Я не верю вечности покоя!

Всё это, конечно, как-то жутко тревожно, но во всём этом есть, если можно так выразится, Достоевский.

Во всём этом есть страшная и таинственная Россия. Во всём этом есть Лжедмитрий, Хромоножка, Рогожин и Федька Каторжный. Потому что какая же настоящая поэзия без Федьки Каторжного? Помните, опять же, у Есенина:

Все они убийцы или воры,

Их сердца чисты,

Полюбил я грустные их взоры,

Голубые рты…

Вот эти страшные, висельные картины, как это ни странно, и есть, и всегда были – настоящая поэзия. Таков Рубцов, Есенин, Блок, Достоевский, Шекспир, Эврипид, Софокл и Эсхил. Потому что настоящая поэзия – это всегда драма и трагедия. Бытие на грани жизни и смерти.

А тут, у Ларисы Кудряшовой вроде и написано о жизни и смерти:

Льнул тихий нежный свет к домам, деревьям, склонам,

И был он неземным – Небесным – этот свет.

И, плача, вышла Русь с молитвой и поклоном,

Чтоб проводить тебя туда, где смерти нет.

Вроде всё правильно, и даже "тихий нежный свет" льнёт, а чего-то всё-таки не хватает.

А вот прочтёшь такую строчку как:

На рукаве своем повешусь…

– и прямо сердце схватит. И понимаешь ведь, что не о "повешивании" речь, а совсем о чём-то другом. А всё равно страшно. А вдруг, действительно, повесится? Вот в этой тоске, тревоге, в этом "страшно" и есть поэзия. А в "плача, вышла Русь с молитвой и поклоном" она куда-то девается. Вот такие вот странные мысли пришли мне в голову, когда я читал все эти некрологи о Сенине. Вот почему я и говорю, что я какой-то не такой как они все. И они это чувствовали и чувствуют, а потому зачастую и смотрят на меня с каким-то подозрением, что ли…

+ + +