НЕ ОТРЕКШИЙСЯ ОТ ХРИСТА

Необычной была эта служба в храме Апостолов Петра и Павла в усадьбе Знаменка возле Петергофа, что неподалеку от Санкт-Петербурга.

Крестообразно сложив на груди руки, шли к Причастию приехавшие в храм бойцы погранотряда имени Андропова. В пятнистой камуфляжной форме благоговейно подходили они к Чаше со Святыми Тайнами, а с дьяконских дверей алтаря смотрел на них облаченный в такую же пятнистую камуфляжную форму новый мученик за Христа воин Евгений Родионов. Он мог бы стать сослуживцем этих подходящих к Святому Причастию пограничников, но Господь судил ему другой путь.

На кресте, установленном на его могиле в Подмосковье, начертано: “Здесь лежит русский солдат Евгений Родионов, защищавший Отечество и не отрекшийся от Христа, казнённый под Бамутом 23 мая 1996 года”.

Проста и обыкновенна короткая биография Евгения Родионова.

Родился он 23 мая 1977 года. Рос обычным – крепким и здоровым ребенком. В школе учился хорошо, но после девятого класса пошёл работать на мебельную фабрику. Работа мебельщика – он овладел специальностями сборщика, обойщика и раскройщика – ему нравилась, да и заработок был приличным. Как вспоминает мать, Любовь Васильевна Родионова, она и на трёх работах столько не получала...

Жизнь стала налаживаться. Тогда, в 1994 году, Родионовы переехали в двухкомнатную квартиру. А через год, когда ему исполнилось восемнадцать лет, Евгения призвали в армию.

– Идти в армию Женя не хотел, – рассказывает Любовь Васильевна. – Но долг – это всё. И он, и другие ребята из его компании прекрасно понимали, что есть вещи, которые хочешь не хочешь, а делать надо. Ни о каком увиливании от армии вопрос никогда не стоял. Не пытался увиливать Евгений и тогда, когда его направили в Чечню.

– Женя, там идет война, ты даже не знаешь, насколько это серьёзно. Там уже есть пленные, есть погибшие, и если что случится, ты ведь знаешь, мне не пережить, – отговаривала его Любовь Васильевна. – Мама, от судьбы ещё никто никогда не ушёл, – ответил ей Евгений. – Я могу выйти на дорогу, и меня задавит машина. Тебе что, от этого будет легче? А плен... Плен – это уж как повезёт.

13 января 1996 года Евгений был командирован в воинскую часть 2038 Назранского погранотряда, а ещё через месяц, 13 февраля, молодых солдат послали дежурить на контрольно-регистрационный пункт, в двухстах метрах от заставы. Этот КРП находился на дороге, по которой чеченские боевики перевозили оружие, боеприпасы и пленных, и представлял собой обыкновенную будку без света, без связи, без какой-либо огневой поддержки. Здесь практически безоружные солдаты и были захвачены чеченскими бандитами.

Офицеры слышали крики солдат, звавших на помощь, но не решились покинуть заставу. Командованию они доложили, что солдаты дезертировали из части...

16 февраля Любовь Васильевна Родионова получила телеграмму, что её сын, Евгений Александрович Родионов, самовольно оставил часть, и командование просит её принять меры для возвращения сына на службу.

Телеграмма была послана, когда чеченцы уже начали пытать захваченного в плен Евгения Родионова.

“Эта телеграмма черной полосой отрезала меня от той светлой, пусть не совсем легкой, но нормальной жизни, которую мы прожили с сыном, – вспоминает Любовь Васильевна. – Было страшно, что на него такое могли подумать. Женю все знали как верного, принципиального человека. И вдруг – такая телеграмма! Я уехала туда, а здесь, дома, по подвалам, по даче стали лазить милиционеры – искать дезертира. Когда я приехала в часть, передо мной извинились и сказали, что в суматохе не разобрались сразу, погорячились. На самом деле там всё было настолько очевидно, что даже спустя две недели после этого происшествия снегом не до конца засыпало пятно крови на дороге. Видны были следы борьбы... Наблюдающий видел, как в три часа подъехала к блокпосту “скорая помощь”, он даже слышал крик: “Помогите!” После этого – тишина. Никого почему-то это не взволновало, почему-то не был поднят по тревоге отряд. В четыре часа утра пошли менять ребят, а когда пришли, их уже не было…”

Любовь Васильевна, исходившая всю Чечню, утверждает, что её сын попал в плен по халатности офицеров. Тех офицеров, которые думали, что едут отдыхать; тех, которые, приехав вместе с пополнением, прежде чем обезпечить безопасность солдат, первым делом построили баню.

“После того, как Женю взяли в плен, всё изменилось, – пишет мать. – Будку отодвинули немножко вглубь от дороги, подальше, выкопали по окопчику возле неё, наверху на будке поставили пулемёт, а рядом – БТР для огневой поддержки. Почему надо было потерять четырёх солдат, чтобы поступить так, как надо было поступить с самого первого дня? Если у командиров не было ни ума, ни сердца, ни ответственности за судьбу солдат, то хотя бы посмотрели, как укреплены были другие заставы. Я проехала по всем заставам – да там целые укрепрайоны были, там были блиндажи, брёвна, мешки с песком...”

Всё можно понять и всё можно объяснить. Можно понять, зачем потребовалось посылать на войну с чеченскими бандитами необученных, плохо вооружённых мальчишек. Их кровью отмывались нажитые неправедно состояния. Можно понять, чем была вызвана трусливая безтолковость “отцов-командиров”. Трудно требовать, чтобы за те нищенские зарплаты, которые и выплачивались-то нерегулярно, офицеры воевали более отважно и ответственно.

Увы... Произведенные в последние десятилетия реформы так основательно перемешали все нравственные понятия в общественном сознании, что сейчас мы гораздо легче понимаем и объясняем, почему тот или иной человек пошёл на предательство, нежели людей, которые продолжают сохранять свою честь и верность Родине, даже когда приходится жертвовать для этого своей собственной жизнью.

“Он три с половиной месяца находился в плену, – рассказывает Любовь Васильевна Родионова. – Я знаю, он ждал, он надеялся, что его не оставят, его просто не могут оставить, что его освободят и что всё это кончится. Только он оказался никому не нужен. К сожалению, и не он один. Плен испокон веков считался самым страшным, что может случиться с человеком. Плен – это неволя, это издевательства. Жизнь показала, что чеченский плен – это самое страшное, самое нечеловеческое, изуверское, что вообще может быть на свете”.

Чеченские бандиты потребовали, чтобы Евгений, если хочет остаться в живых, снял с себя нательный крест и согласился принять мусульманство.

Евгений отказался снять крест, и озверевшие чеченцы после длившихся три месяца мучительных пыток отпилили ему голову.

Чеченец Хойхороев сделал это в тот день, когда Евгению исполнилось девятнадцать лет...

Иногда, когда заходит речь о новом мученике за Христа воине Евгении, приходится слышать: зачем, спрашивается, он пожертвовал своей молодой жизнью, чего добился этим, что хотел доказать?

Эти рассуждения свидетельствуют только о болезни, поразившей наше общество, о том духовном опустошении, которое вызывает она в людях.

Совершённый подвиг не бывает напрасным. Может быть, никто не сделал на этой войне для России больше, чем солдат Евгений Родионов.

Его предало московское правительство, пославшее необученных мальчишек на эту войну. Его предали отцы-командиры, пославшие его прямо в руки чеченских бандитов.

Только он не предал никого.

Он преступил и через свой страх, и через свои обиды, и одержал победу, которая даётся труднее всего. Он одержал победу, которую должен одержать в себе каждый человек, если желает спасения и своей Родины, и своего собственного.

Девятнадцатилетний Евгений Родионов прошёл через немыслимые мучения, но не отрекся от Православной веры, а утвердил её своей мученической кончиной. Он доказал, что ещё живо Православие, что ещё и сейчас, после стольких десятилетий свирепого атеизма, после стольких лет безудержного демократического разврата, способна Россия, как и в прежние времена, рождать мучеников за Христа, и, значит, она непобедима, как бы ни предавали её в Кремле.

Чувство опасности не покидало Любовь Васильевну долгое время после того, как родился Евгений. Потом все забылось – и вспомнилось через девятнадцать лет.

Мальчик, хотя и рос здоровым и крепким, долго не начинал ходить. Любовь Васильевна, забезпокоившись, решила его окрестить. Через месяц после этого Евгений пошёл.

Удивляла ещё с малого возраста его наблюдательность.

“Помню, я взяла его с собой в лес, – пишет Любовь Васильевна, – было жаркое лето. Лес у нас был рядом. Сын стоял на тропинке среди высокого папоротника. Я спряталась и думала, что сейчас он меня начнет искать, проявит какое-то безпокойство. Тишина. Потом я выглянула, и с удивлением обнаружила, что мой ребенок даже забыл, что рядом мама, – он так увлечённо разглядывал папоротник, по которому ползали разные букашечки, и с такой радостью на всё это смотрел... Каждую травинку он как-то видел особенно. Мне это не дано. Я могу идти по тропинке и машинально срывать растущую на обочине траву, листики, веточки, не замечая этого. Он никогда этого не делал, всегда говорил: “Мама, тебе руки надо завязать”

Очень скоро Любовь Васильевна обнаружила, что при всей тихости, незаметности сын обладает достаточно твёрдым характером.

В одиннадцать лет он вернулся с летних каникул с крестиком на шее. – Женя, что это? – спросила Любовь Васильевна.

– Это крестик. Я ходил с бабушкой в церковь перед школой, исповедался, причастился, и это мне дали.

– Женя, сними, ты что, над тобой будут смеяться!

Сын промолчал, но крестика не снял.

Не снял он креста и тогда, когда его истязали озверевшие чеченские бандиты.

В десятках храмов в различных городах России довелось мне видеть портреты мученика за Христа воина Евгения. И вот – этот, иконописный его образ...

Облачённый в пятнистый камуфляж, в полный рост встал мученик воин Евгений по левую сторону от Царских Врат. По правую сторону – Царь-Мученик Николай Второй. И это соседство, и само появление образа мученика за Христа воина Евгения в храме Петра и Павла в Знаменке, в имении, принадлежавшем Главнокомандующему войсками Царской гвардии и Петербургского военного округа, Великому Князю Николаю Николаевичу, – не случайно. Сохранилось письмо, которое прислал семилетнему Николаю Николаевичу его отец, Император Николай Первый.

“Пишу тебе в первый ещё раз... с благодарным к Богу сердцем вспоминая, что тобою наградил нас Господь в самые тяжелые (Великий Князь родился 27 июля 1831 года, когда бушевала эпидемия холеры и то там, то тут вспыхивали холерные бунты – Н.К.) для нас, как утешение и как предвестник конца наших разнородных бедствий. Вот и семь лет тому протекло, и вместе с этим, по принятому у нас в семье обычаю, получил ты саблю!!! Великий для тебя и для нас день. Для нас, ибо сим знаком посвящаем третьего сына на службу будущую брату твоему и родине; для тебя же тем, что ты получаешь первый знак твоей будущей службы. В сабле и мундире офицера ты должен чувствовать, что с этой минуты вся будущая жизнь твоя – не твоя, а тому принадлежит, чьим именем получил ты сии знаки. С сей минуты ты постоянно должен не терять из мыслей, что ты безпрестанно стремиться должен постоянным послушанием и прилежанием быть достойным носить сии знаки, не по летам тебе данные, но в возбуждение в тебе благодарных чувств и с тем, чтобы некогда достойным быть своего звания. Молись усердно Богу и проси Его помощи”.

Это письмо не просто из другого времени, оно – из другой, непохожей на нашу, России, где просто немыслимыми были ставшие нынче обыденными предательства.

Смотришь на образ воина Евгения – и думаешь, что безсильными перед ним оказались семьдесят лет советского атеизма и десятилетие демократического разврата, хватило у него духовных сил, чтобы перешагнуть через разверзшуюся в истории Святой Руси пропасть и встать рядом с Царем-Мучеником.

В одном ряду стоят они посреди не до конца отреставрированного храма Петра и Павла в Знаменке, и это соседство их с руинами тоже знаменательно. Для того и встали они здесь, чтобы помочь нам поднять до сих пор лежащие в руинах храмы наших душ.

Я смотрел на молодых пограничников, внимавших проповеди настоятеля храма Петра и Павла отца Евстафия, и думал о том, как чудесно призвал сюда этих ребят мученик за Христа воин Евгений.

Как рассказала Лия Лаврова, руководитель секции “Милосердие” при совете женщин города Сосновый Бор, что относится к Санкт-Петербургской епархии, – в этом городке ведется большая работа по взаимодействию Церкви и Армии. С командованием пограничных частей и военного госпиталя заключён договор об организации школы патриотического воспитания имени Святого Царя-Мученика Николая Второго. На память святого Александра Невского была устроена паломническая поездка в Александро-Невскую Лавру к мощам благоверного князя. Когда возвращались назад, остановились в Знаменке. Здесь и познакомились пограничники с настоятелем храма Петра и Павла, а главное – со своим сверстником, мучеником за Христа воином Евгением.

Отец Евстафий пригласил их на Литургию, и – вот и Причастие. В пятнистой камуфляжной форме благоговейно подходят молодые пограничники к Чаше со Святыми Тайнами, и с дьяконских дверей алтаря смотрит на них облачённый в такую же пятнистую камуфляжную форму новый мученик за Христа воин Евгений Родионов, которому в будущем году исполнилось бы всего двадцать пять лет...

Они почти сверстники. Только эти ребята ещё в начале пути, который уже прошёл до конца мученик за Христа воин Евгений. Пути, по которому, как и тысячу лет назад, идёт наша страна…

Николай Коняев. Фото Елизаветы Лозновской

Газета “Благовест” 28 декабря 2001 года.

Храм святых первоверховных апостолов Петра и Павла в усадьбе Знаменское, Санкт-Петербург. (Петергоф)