Итальянский ресторан «Маджонэ»

в Семеновском Торгово-развлекательном центре.

27.08.2014

27 вавгуста 2014-го года

Среда. 18.28

 

Капризы Николая Ставрогина

Глава 90

Так почему же наш герой творил такие вот «чудеса»? А вот, оказывается, почему:

«И наконец-то все объяснилось! В два часа пополуночи, арестант, дотоле удивительно спокойный и даже заснувший, вдруг зашумел,

стал неистово бить кулаками в дверь,

с    н е е с т е с т в е н н о ю    силой оторвал от оконца в дверях железную решетку, разбил стекло

и изрезал себе руки.

Когда караульный офицер прибежал с командой и ключами и велел отпереть каземат, чтобы броситься на в-з - б е с и - вшегося (разрядка моя — Л.Д.С.-Н.) и связать его, то оказалось, что тот

был в сильнейшей белой горячке;

его перевезли домой к мамаше. Все разом объяснилось. Все три наши доктора дали мнение, что и за три дня пред сим больной мог уже быть как в бреду, и хотя и владел, повидимому, сознанием и хитростию,

но уже не здравым рассудком и волей.

Что, впрочем, подтверждалось и фактами. Выходило таким образом, что Липутин раньше всех догадался. Иван Осипович, человек деликатный и чувствительный, очень сконфузился; но любопытно, что и он считал стало быть Николая Всеволодовича

способным на всякий сумасшедший поступок в полном рассудке... »

«Явились, разумеется, и скептики, - повествует далее рассказчик, - которые так и остались в уверенности, что негодяй просто насмеялся над всеми...».

Интересно, - что Ставрогин, между «ведением за нос» и «прикусом уха», совершил ещё один «неприличный» поступок на дне рождении у мелкого чиновника, а по совместительству и ярого фурьериста Липутина. Человек этот, хоть мечтал о коммуне - фаланстере, но в реальной жизни был сплетником, шпионом и, к тому же, скупердяем. Но раз в год устраивал у себя в доме праздник. Вот на этот праздник он и пригласил Николая Ставрогина. Наш герой, - пишет рассказчик, - «угадал, что Липутин зовет его теперь вследствие вчерашнего скандала в клубе (проведение за нос — Л.Д.С.-Н.) и что он (Липутин — Л.Д.С.-Н.), как местный либерал, от этого скандала в восторге, искренно думает, что так и надо поступать с клубными старшинами, и что это очень хорошо. Николай Всеволодович рассмеялся и обещал приехать....»

А приехав наш герой шекспировских хроник повел себя в том же «клубном» духе. «Николай Всеволодович, - пишет рассказчик, - поднял мадам Липутину (пригласил на танец — Л.Д.С.-Н.) - чрезвычайно хорошенькую дамочку, ужасно пред ним робевшую, – сделал с нею два тура, уселся подле, разговорил, рассмешил ее. Заметив наконец какая она хорошенькая, когда смеется, он вдруг, при всех гостях, обхватил ее за талию и поцеловал в губы, раза три сряду, в полную сласть. Испуганная бедная женщина упала в обморок. Николай Всеволодович взял шляпу, подошел к оторопевшему среди всеобщего смятения супругу, глядя на него сконфузился и сам, и пробормотав ему наскоро: „не сердитесь“, вышел.»

Когда, уже после «белой горячки» и выздоровления, Ставрогин уезжал в Италию, то перед отъездом зашел и к Липутину.

«– Скажите, – спросил он его, – каким образом вы могли заране угадать то, … что я был болен? Всё-таки замечательное совпадение. Но однако позвольте, вы стало быть за умного же человека меня почитали, когда присылали Агафью, а не за сумасшедшего?

– За умнейшего, - отвечал Липутин, - и рассудительнейшего, а только вид такой подал, будто верю про то, что вы не в рассудке… Да и сами вы о моих мыслях немедленно тогда догадались (что не сумасшедший — Л.Д.С.-Н.) и мне, чрез Агафью, патент на остроумие выслали.

– Ну, тут вы немного ошибаетесь; я в самом деле… был нездоров… – пробормотал Николай Всеволодович, нахмурившись, – ба! – вскричал он, – да неужели вы и в самом деле думаете, что

я способен бросаться на людей в полном рассудке?

Липутин скрючился и не сумел ответить. Nicolas несколько побледнел, или так только показалось Липутину.»

Знаете что я Вам скажу, дорогой читатель! О я Вам много чего «скажу»! А скажу я Вам, что и в наше время, не так давно, в 70-80-е годы трагического XX-го века, когда вся Россия пила по пельменным и подъездам, в наших кинотеатрах, помнится, шел фильм, французский фильм с Аленом Делоном в главной роли, где он, как обычно играл бандита. Да не простого, а одержимого некими приступами разрушения. Так вот, этот самый Делон, то есть этот самый бандит, тоже совершал такие дикие поступки. Но человек он был хороший, и даже хотел встать на путь исправления. Но «злой следователь» считал что его, надо навсегда засадить в тюрьму. И пытался соблазнить девушку Делона, чтобы она на того стучала. А Делон застал его за этим «соблазнением». И убил следователя. Потом Делона казнили. Гильотиной отрубили голову. Мораль была в том, что общество ужасно; вместо того чтобы лечить «приступы безумия» у Делона, оно его спровоцировало и казнило. Так кто же, преступник? Преступник - общество. А страдающий приступами разрушения и убийства, Делон — хороший и добрый человек. Почему я говорю Делон, а не бандит? Потому что Ален Делон всегда играет так, что отличить героя от артиста невозможно — они соединяются в одно лицо. Особенно, когда прекрасные, выразительные глаза Алена Дэлона, вдруг становятся глазами убийцы. А они у него чуть ли не каждом фильме становятся таковыми... Впрочем, если будешь играть одних бандитов и убийц, то твои глаза невольно станут таковыми... Но дело не в этом. А в том, что во всех этих фильмах Ален Дэлон играет не бандита и убийцу, а самого себя, точнее, своё внутреннее «Я», или, ещё точнее, того Темного Демона, который в это внутреннее «Я» залез ещё со времен ранней молодости Алена Дэлона...

Иными словами Ален Дэлон всегда и везде, во всех фильмах играет «Демона разрушения», или же некоего «хорошего сверхчеловека», который противостоит плохому обществу и для которого, соответственно, - «закон не писан».

Таким же точно, был и один русский студент, учившийся на Филологическом факультете Люблянского Университета в Словении, в 1968-1978 — годах. Особенно в конце. Когда он попал в компанию молодых людей с такими же как и он «антиобщественными», «антисоциальными», разрушительными наклонностями. Что свело их воедино? Как что? Трудно сказать. Ведь один из них был студентом 5-го курса исторического факультета, учился на отделении Искусствознания, увлекался музыкой Эмерсон, Лейк энд Пальмера Кинг Кримзанов, Би Джиз и Пинк Флойдоф, и был человеком очень и очень утонченным. Звали его как древнего Сербского Короля — Урош.

Другой был моряк. За торговлю наркотиками два года отсидел в Американской тюрьме. Увлекался кино, фотографией, наркотиками, и литературой, типа «Дракулы» Брэма Стокера. Звали его Матьяж.

Третий был Югославско-Итальянский мафиози. Всю свою жизнь вращавшийся среди контрабандистов, воров, и других людей без определенных положительных занятий. Как это ни странно, он тоже очень хорошо разбирался в Кинг Кримзонах и Пинк Флойдах, и вообще имел тонкую и мятежную душу. Он был больше всех остальных близок русскому студенту Алеше, потому что имел почти-что русскую душу. Имя у него было итальянское — Джанни.

Четвертый был интеллектуал. Студент физик, интересующийся философией, и ищущий смысла жизни. Кроме этого он был хорошим альпинистом. Ведь там в Словении, в часе езды от Любляны, находятся Юлийские Альпы. Там в горах, как-то отправившись на восхождение на гору с ритуальным названием Крвавец — т. е. Кровавый, Кровавеющий, - он сорвался и погиб. Возможно, покончил жизнь самоубийством. Он очень поддерживал Алешу в его утверждении, что

- надо пойти до конца!

Звали его Алекс.

Пятый был испанский революционер. Этот учился на философском факультете. Изучал Гегеля и Маркса, и хотел совершить мировую революцию. Страшно ненавидел буржуазию, но любил всяких контрабандистов и воров. Душа у него была двойственная, с одной с ороны он, вроде Бакунина и Нечаева, жаждал Разрушения. А с другой много доброго и человеческого было у него в душе. Звали его Мигель.

Шестым был журналист, работающий для Кёльнского радио. Он был евреем. Хорошо знал русскую литературу. У него был «Форд» на котором мы много путешествовали по Словении и Хорватии. В основном на море. Потом, когда наше «Асоциальное братство» распалось — он уехал в Америку, и слал мне письма из Калифорнийского университета, уже в Москву. Звали его Вильхельм.

Таким образом, вместе с русским, тогда советским студентом Алёшей — шесть человек...)

Там тоже были старинные, ещё из века XIX, а то и XVIII — ресторанчики, и некоторые, темные и закопченные «ресторации — трактиры», а за речкой Любляницей по горе взбирались домики Старого Места — Старого города, и за ними вверх шла дорога к древнему замку, я так понимаю, Австрийского графа, на гербе которого красовался ослепительный и раскрывший крыла — Дракон.

Вот этот самый Дракон, вселившись в душу русского студента Алёши, и любил совершать странные и непредсказуемые поступки, какие совершал главный герой «Бесов» Николай Ставрогин...

+ + +