Кафе "Шоколадница"

на Семёновской

27.V.2014

27-го мая 2014-го года

Вторник. 18:47

"Федька Каторжный и Пётр Верховенский"

Глава 17

 

Да, с седьмой страницы газеты "ВЕЧЕРНЯЯ МОСКВА" умными и какими-то печальными, что ли, глазами смотрит на нас этот страшный мир "Апокалипса" – вор и убийца. Помните, у Есенина –

– Все они убийцы или воры,

Их сердца чисты;

Полюбил я грустные из взоры,

Голубые рты.

Вообще у Есенина эти страшные картины, так сказать "крайней экспрессии", очень часты: вот, например,

– Что и я кого-нибудь зарежу

Под осенний свист . . . .

Или:

– Что и мне в кабацкой пьяной драке

Саданут под сердце финский нож . . . .

Или:

– Черный Человек глядит на меня в упор,

И глаза покрываются голубою блевотой,

И бормочет мне, что я жулик и вор,

Так безстыдно и жалко обокравший кого-то . . . .

Во всём этом какая-то жуткая внутренняя драма. Но и не только внутренняя, но и внешняя тоже.

– Этот человек проживал в стране

Самых отъявленных убийц и негодяев . . . .

А ведь это о России сказано. Вот и тут, со страниц "Вечерней Москвы" смотрит на нас такой вот "убийца и вор". Внимательно смотрит, зло и одновременно печально. Интересно, что в самом романе Федька, перед тем, как ударить Петра Верховенского, говорит ему, что по сравнению с Николаем Ставрогиным, он – Верховенский – "вша болотная", или "блоха прыгающая", как-то так, я не помню точно. И вот, со страницы "Вечерней Москвы" на нас зло и печально смотрит убийца и вор. Под фотографией подпись: "Кадр из четырёхсерийной драмы "Бесы". Федька Каторжный (Олег Васильев)

готовится к убийству капитана Лебядкина".

Однако почему же беглый каторжник Федька, которого так потрясла книга "Апокалипса", считал, что Николай Ставрогин перед Петром Верховенским навроде как Царь перед золотушным холопом… Впрочем, я теперь уже не помню, как точно он их сравнивает, но смысл именно таков. То есть Николая Ставрогина он как бы считает благородным даже человеком, а Петра Верховенского – законченным подлецом и негодяем. Но, давайте посмотрим в самой книге. Вот, что в самих "Бесах" говорит Федька Петру Верховенскому:

– Ты, любезнейший, врёшь, и смешно мне тебя даже видеть, какой ты есть легковерный ум. Господин Ставрогин пред тобою как на лестнице стоит, а ты на них снизу, как глупая собачонка, тявкаешь, тогда как они на тебя сверху и плюнуть-то за большую честь почитают . . . ."

Собственно, в этой фразе и есть главная градация Федькой Каторжным Ставрогина и Верховенского. Но и про "вошь" тоже есть. Вот это место, чуть ранее:

"– Ты постой, Пётр Степанович, постой, – щеголевато отчеканивая каждое слово, заговорил Федька, – ты первым долгом здесь должен понимать, что ты на благородном визите у господина Кириллова Алексея Палыча, у которого

всегда сапоги чистить можешь,

потому что он пред тобою образованный ум, а ты всего только тьфу!

И он щеголевато отплевался в сторону сухим плевком. Видна была надменность, решимость и некоторое весьма опасное спокойное резонёрство до первого взрыва. …

– Видишь, Пётр Степанович, ты меня с самого первоначалу зачал обманывать, потому ты

выходишь передо мною настоящий подлец.

Всё равно как поганая человеческая вошь, –

вот за кого я тебя почитаю. ..."

впрочем, мы ещё не раз вернёмся к этой сцене. Потому что, по-моему, сцены с Федькой Каторжным и сумасшедшей хромоножкой для романа являются основополагающими. Точнее даже не для романа, а для России. Ибо абсолютно верящий в Бога и чтущий Апокалипсис вор и убийца Федька и сугубо религиозная бедная юродивая хромоножка – есть какая-то страшная квинтэссенция русской – даже сугубо русской – веры. Ведь вы посмотрите, кто главные бесы, окружающие Ставрогина. Это Верховенский, это Липутин, это Шигалёв и это жидок Лямшин. Собственно, вот главный, так сказать – круг. А на нём собственно и держится вся остальная "Организация". Впрочем, так строится всякая организация, и лево-революционная, и правая – контрреволюционная. Если, например, взять монархическое "Братство Святого Царя Мученика", то мы увидим Игумена – Щедрина. Его помощника Дёмина. Далее – некоторого "смотрящего": верных псов – Михаила, теоретиков Болотина и Хвалина, одного-двух "православных евреев", и дальше – круг более низкого посвящения – ещё человек 5-ть, – ну, 10-ть. И всё. Так же был построен и "Троицкий Православный Собор" Александра Павловича Алексеева. Роль Малюты Скуратова там играл Владимир Фёдорович Калентьев, а в роли многих членов "Собора" выступали просто выпущенные раньше срока люди . . . .

+ + +

+ + +