Кафе "Шоколадница"

на Семёновской

21.VI.2014

21 июня 2014-го года

Суббота. 18:00

"Ванюшкина, Ставрогин и Верховенский"

Глава 36

 

Да, Вероника – Виктория Ванюшкина. Вот, у Достоевского нет таких женских образов. Да и ни у кого нет. Ни у Толстого, ни у Гончарова, ни у Тургенева. Даже у Булгакова нет. Подумаешь, ведьма Маргарита, списанная с третьей супруги Михаила Афанасьевича – еврейской ведьмы по фамилии Нюренгерг. Ну да, сильная была женщина, на метле летала, стёкла в квартире критика Латунского-Авербаха била, краны в ванной и на кухне на полную открывала . . . .

А тут у нас, с Викторией Ванюшкиной настоящая трагедия, не литературная, а жизненная, закончившаяся смертью в совсем молодом возрасте. Я уже говорил, что в глазах у неё было что-то обречённое, какая-то печать будущей ранней кончины тенью ложилась на её лицо. Многие над ней смеялись, а Илья Лазаренко однажды, на одном вечере в помещении бывшего кинотеатра "Повторного фильма", что-то против неё орал, пытаясь сорвать её выступление перед эзотерической публикой.

– Она не Ванюшкина! Она всё врёт !!! – страшно орал Илья Лазаренко.

А Виктория как-то беззащитно отбивалась:

– Ну, правда, правда, – моя фамилия действительно Ванюшкина, – беззащитно улыбаясь, чуть не плакала она... Мне тогда почему-то вспомнился не Достоевский, а Гоголь. Наверное, лицо её в тот момент отдалённо напоминало тот самый "смех сквозь слёзы", настолько оно было ранимо и беззащитно. Впрочем, таких женских образов ни у Гоголя, ни у Достоевского – нет. Да и быть не может. Всё-таки время совсем-совсем другое. А во всём остальном Фёдор Михайлович, конечно, прав, и образы его, в самом прямом смысле – безсмертны. Ведь я вижу их перед собой чуть ли не каждый день в течении последних как минимум 25-ти – 30-ти лет. Кстати, Лебядкин, Липутин, Лямшин, корнет Эркель, теоретик будущего идеального строя Шигалёв, вечный студент Шатов, идеалист Вергинский, его циничная супруга, вор и бандит Федька Каторжный и многие, многие другие, и, наконец, главный Круг Высшего Посвящения – Пётр Верховенский и Николай Ставрогин. Конечно, главная, несколько даже скрытая и не до конца автором раскрываемая линия произведения, из которой можно сделать не один роман, а целую Эпопею действия Тайны беззакония в мiре, и особенно на Русской земле,

– эти два образа, суть – их борьба и взаимоотношения, – они, конечно, повторяю, сильно написаны.

Давайте вернёмся к этому самому главному эпизоду романа, к ночному разговору, причём во время некоего бега по улицам провинциального городка – между этими русскими Мефистофелем-Верховенским и Фаустом-Ставрогиным. и если русский Фауст-Ставрогин, при всей его

удивительной "способностью к преступлению",

и полным безразличием к каким-либо высоким целям жизни, на мой взгляд и вкус, написан автором как-то не совсем правильно, во всяком случае, Печорин у Лермонтова как-то законченнее. Впрочем, Печорин это не Фауст, а скорее какой-то будущий Дракула Брэма Стокера, – если можно произвести такое сравнение во времени наоборот,

Верховенский же – это несомненный чёрт, или, во всяком случае, человек совершенно

до полного безумия одержимый демоном зла.

Причём, Мефистофель, сидящий в нём, занят куда более серьёзными делами, чем его дедушка – Мефистофель Гёте. Ведь последнему важно погубить душу Фауста и забрать её в Ад. А Верховенскому важно

установить власть Дьявола на Земле.

Полную и безоговорочную. Установить её сначала в России, в силу врождённой религиозности русской души. Религиозности любой: и положительной – Христианской, и отрицательной – дьявольской.

Но, дорогой мой читатель, хватит, хватит рассуждений. Давайте войдём в эту самую ночь на улицах провинциального города и посмотрим, и послушаем, о чём говорят эти два русских молодых человека. Причём, теперь нам придётся разобрать весь этот разговор с начала и до конца. О, я, конечно, понимаю, что некоторые его части я уже приводил в предыдущих главах, но нам придётся к ним вернуться. Во-первых, я сам, как маньяк, никак не могу от них оторваться, а во-вторых, прекрасно же написано! –

"– Я вам Шатова не уступлю, – сказал Николай Всеволодович. Пётр Степанович вздрогнул; оба глядели друг на друга.

– Я вам давеча сказал,

для чего вам Шатова кровь нужна, –

засверкал глазами Ставрогин. – Вы этой мазью ваши кучки слепить хотите... Но я-то, я-то для чего вам теперь понадобился? Вы ко мне пристаёте почти что с заграницы. То, чем вы это объясняли мне до сих пор, один только бред. Меж тем вы клоните, чтоб я, отдав полторы тысячи Лебядкину, дал тем случай Федьке его зарезать. Я знаю, у вас мысль, что мне хочется зарезать заодно и жену,

связав меня преступлением,

вы, конечно, думаете получить надо мною власть, ведь так? На кой чёрт я вам понадобился?...

Ставрогин не дожидаясь ответа пошёл вон из дому. Верховенский нагнал его у ворот почти в сумасшествии..."

+ + +