Кафе "Шоколадница"

на Семёновской

14.VI.2014

14 июня 2014-го года

Суббота. 18:26

"Иван Царевич и Бог Саваоф"

Глава 31

 

Ну, что же. Пока, в какой-то степени, сюжет с "аферистом" Мордкой [Морт-Дук-Хаимом] я исчерпал. Да и он, видимо, получив то что ему было обещано, на время успокоился и как бы пропал. Но на время. Уверяю вас: не пройдёт и нескольких дней, и этот "Одутловатый дух" с мутноватыми глазами, снова выплывет на поверхность. Ибо эти самые дуси никогда нас не оставляют. Ведь они питаются нашими мыслями и нашей плотью и кровью. По сути дела, большой разницы между бесом и вампиром нет, ибо и тот, и другой живёт за счёт человеческой энергии. Кроме этого, бесу всегда нужен некий человек, прячась за которого, он может руководить целым рядом, или даже рядами других людей. Именно эту идею руководства целой страной через созданную им Опричнину, и предлагал мне наш Морд-Дук-Хаим. Точно такую же идею предлагал Пётр Верховенский Николаю Ставрогину:

– Ну-с, – продолжал Пётр Степанович, – тут-то мы и пустим… Кого?

– Кого? – переспросил Ставрогин.

– Ивана – Царевича.

– Кого-о?

– Ивана - Царевича; вас, вас!

Ставрогин подумал с минуту.

– Самозванца? – вдруг спросил он, в глубоком удивлении смотря на исступлённого. – Э! Так вот какой ваш план.

– Мы скажем, что он "скрывается", – тихо

каким-то любовным шёпотом

проговорил Верховенский, в самом деле, как будто пьяный.

– Знаете ли вы, что значит это слово: "Он скрывается"? Но он явится, явится. Мы пустим легенду

лучше, чем у скопцов.

Он есть, но никто не видел его. О, какую легенду можно пустить! А главное – новая сила идеи. А её-то и надо, по ней-то и плачут. Ну, что в социализме: старые силы разрушил, а новые не внёс. А тут сила, да ещё какая, неслыханная! Нам ведь только на раз рычаг, чтобы землю поднять. Всё подымется! . . ."

Я должен заметить, что этот, во всех других случаях совсем посредственный, и даже глуповатый, чёрный человек этот появившийся на Русской почве Мефистофель – в пункте запуска "новой легенды", вдруг становится совершенно гениален.

– Мы пустим легенду!... Его никто не видел, но он есть, есть!...

Тогда, в период увлечения вей русской интеллигенцией и самим народом левой социалистической идеей, Верховенский вдруг говорит, что нужна не идея социализма, а по сути дела, идея Нового, ещё невиданного даже Царства

с добрым и справедливым Царём во главе.

Да, эта идея для русского народа всегда была самой глубинной и самой привлекательной. Ибо всё кругом темно, глупо и несправедливо. А когда попадаешь в мир романов Достоевского, то опускаешься именно в такой вот тёмный и несправедливый мир. Ну, у Тургенева, с его "Отцам и детьми", у Толстого, с его "Воскресеньем" и "Анной Карениной", – этого тёмного безпросветного и чреватого – обязательно чреватого преступлением – мира нет. Нет его ни у Пушкина в "Евгении Онегине", ни даже, как это ни странно, у Лермонтова, в его "Герое нашего времени". А тут перед нами мир квартир "Преступления и наказания", мир домов "Бесов", населённый повитухой и нигилисткой Виргинской, капитаном Лебядкиным, фурьеристом и провокатором Липутиным, жидком Лямшиным и многими-многими другими сильно странноватыми героями галлюционирующего мира Достоевского. И хочется, причём очень многим, вырваться из этого жуткого рутинного мира, причём вырваться любым способом. Но где же выход? А выхода в то время "инженеры человеческих душ" предлагали три.

Первое, это постепенное, путём просвещения, изменение общества и достижения его идеального состояния. Таковы, как это ни странно, губернатор фон Лембке, фурьеристы Липутин и Виргинский, и, как уже совершенный идеал – Шигалёв.

Но что особо интересно. Вся эта разночинная интеллигенция, из которой чуть позже выйдут такие деятели как Ленин и Бухарин, жила в то время совершенно дикими идеями, причём постоянно стремилась изучать простой русский народ. Но знать и понимать его они не могли и не умели. А идеи, повторяю, как и всегда у интеллигенции, особенно у русской, были самыми дикими и фантастическими. Вот, например, отрывки из диалога инженера Кириллова и мелкого чиновника, и несомненного беса, Липутина. Кириллов говорит:

"– Я тоже совсем не знаю русского народа, и… вовсе нет времени изучать! – отрезал опять инженер…

– Они изучают, изучают, – подхватил Липутин, – они уже начали изучение и составляют любопытнейшую статью о причинах, учащающих или задерживающих распространение самоубийств в обществе. Дошли до удивительных результатов!... Они только наблюдения собирают, а до сущности вопроса или, так сказать, до нравственной его стороны совсем не прикасаются, и даже самую нравственность совсем отвергают, а –

держатся новейшего принципа всеобщего разрушения для добрых окончательных целей.

Они уже больше чем сто миллионов голов требуют для водворения здравого рассудка в Европе, гораздо больше, чем на последнем конгрессе мира потребовали. В этом смысле Алексей Палыч дальше всех пошёл…"

Да, Достоевский. Никто ведь так об этом не писал, ни тогда, ни позже. Такое впечатление, что он один понимал, что кругом кружат жуткие бесы разрушения. И какой же из всего этого выход? Толстой предложил "непротивление злу"

Лермонтов просто предложил убивать по настроению.

Пушкин ужаснулся и, в прямом смысле, "полез на рожон", требуя стреляться на расстоянии десяти шагов: "Чем кровавее – тем лучше!"

А Чернышевский, с перепугу, начал писать какие-то сны Веры Павловны . . . Все так. И только как бы реально существующий главный бес "Бесов" Достоевского точно знал, что надо делать:

"– Чего вы смеётесь, – взмолился он к Ставрогину. – Не пугайте меня. Я теперь как ребёнок, меня можно до смерти испугать одною вот такою улыбкой. Слушайте, я вас никому не покажу, никому: так надо.

Он есть, но никто не видел его, он скрывается.

А знаете, что можно даже и показать на сто тысяч одному, например. И пойдёт по всей земле: "Видели, видели". И Ивана Филипповича Бога Саваофа видели, как он на колеснице на небо вознёсся перед людьми, "собственными" глазами видели. А вы не Иван Филиппович, вы красавец, гордый как Бог, ничего для себя не ищущий, с ореолом жертвы, "скрывающийся". Главное легенду! Вы их победите. Новую правду несёт и "скрывается". …"

Тут я, пожалуй, прервусь, ибо тут надо бы каждую строчку выделять и разбирать отдельно. Ибо именно это – эта вот теория Петра Верховенского и есть самый настоящий – не социализм, нет, – а самый настоящий, причём гениально изложенный т.н. "русский фашизм", который не только "страшнее немецкого" – это уж само собой, – а который вообще есть за всю человеческую историю единственно настоящая теория как вдохновить и организовать народные массы. Особенно в России. Но не только. Суть её в том: что народу – простому народу – всегда нужен Герой. Будь то Ахилл, Зигфрид или Иван-Царевич. А если таковых, то есть молодых и прекрасных, героев нет, то сойдёт и Иван Филиппович, как у скопцов и хлыстов. Особенно, если он будет утверждать, что он Бог Саваоф и, на глазах у всех, поднимется и вознесется на колеснице перед людьми на небо, и все увидят это его вознесение собственными глазами. И пойдёт по земле: "Видели, видели". Самого Царя в Дивеево, на столетие Преподобного видели. И не только Царя, но и самого Серафима Саровского, как он посреди Крестного хода в епитрахили шёл, а рядом с ним шёл – он, он, он! – отец наш и батюшка, последний Русский Царь страшных и последних времен Пятого Армагеддона, который жезлом железным победит всех терзающих нас врагов и изгонит всех лживых и антихристу продавшихся архиереев . . .

О, да. Верховенский тут, несомненно, задевает самый главный обнажённый нерв русского народа. И уверяю вас, что нет для русского человека более привлекательной теории, как обрести, наконец, неизвестного своего батюшку Царя, который всем нам поможет и спасет. Причём не только в земном, но и в небесном смысле этого слова . . . .

+ + +