Кафе "Шоколадница"

на Семёновской

02.VI.2014

2 июня 2014-го года

Понедельник. 18:09

"Теория господина Шигалёва"

Глава 22

 

Ну, продолжим. Дело в том, что роман Фёдора Михайловича многие наши "добрые люди" рассматривают именно как Роман, то есть, как ещё одно, очередное Произведение художественной литературы, типа произведений Гёте, или, там, Тургенева. Но это совсем не так. Достоевский знал о революционерах своего времени, да и вообще, так сказать, о сущности и метафизике революционного сознания, самую настоящую страшную правду, которую могли знать только люди, находящиеся, так сказать, "внутри". Внутри революции, я имею в виду. Позже те же знания ярко проявились у целого ряда анти-масонских и анти-жидовских писателей, которые, так же как и Достоевский, первую, бурную часть своей жизни провели в той самой революционной среде. Таким человеком, позже, был Нилус, который и обнародовал известные протоколы –

"Протоколы Сионских Мудрецов".

Но интересно, если взять эти самые протоколы, то мы увидим, что многие из их важнейших, воистину дьявольских параграфов уже описаны в главе "Бесов", которая называется "Иван-Царевич". Впрочем, и в предыдущей, седьмой главе романа – "У наших", через выступление Шигалёва уже приоткрывается сугубо масонская программа будущего "развития человечества". Пожалуй, с неё и стоит начать. Как всегда, у Достоевского изложение "Великого Будущего Человечества" по Шигалёву, предшествует некая, несколько снижающая весь пафос гениальной системы, комедийная сцена. Вот она:

" Поднялась студентка. Она уже несколько раз подскакивала.

– Я приехала заявить о страданиях несчастных студентов и о возбуждении их повсеместно к протесту…

Но она осеклась; на другом конце стола явился уже другой конкурент, и все взоры обратились к нему. Длинноухий Шигалёв с мрачным и угрюмым видом медленно поднялся со своего места и меланхолически положил толстую и чрезвычайно мелко исписанную тетрадь на стол. Он не садился и молчал. Многие с замешательством смотрели на тетрадь, но Липутин, Виргинский и хромой учитель, казалось, чем-то довольны.

– Прошу слова, – угрюмо, но твёрдо заявил Шигалёв.

– Имеете, – разрешил Виргинский.

Оратор сел, помолчал с полминуты, и произнёс важным голосом:

– Господа… Господа, обращаясь к вашему вниманию, – начал Шигалёв, – и, как увидите ниже, испрашивая вашей помощи в пункте первостепенной важности, я должен произнести предисловие.

Шигалёв стал продолжать:

– Посвятив мою энергию на изучение вопроса о социальном устройстве будущего общества, которым заменится настоящее, я пришёл к убеждению, что все созидатели социальных систем, с древнейших времён до нашего 187… года были мечтатели и сказочники, глупцы, противоречащие себе, ничего ровно не понимавшие в естественной науке и в том странном животном, которое называется человеком.

Платон, Руссо, Фурье, колонны из алюминия – всё это годится разве для воробьёв, а не для общества человеческого. Но так как будущая общественная форма необходима именно теперь, когда все мы собираемся действовать, чтоб уже более не задумываться, то я предлагаю собственную мою систему устройства мира. Вот она! – стукнул он по тетради.

– Я хотел изложить собранию мою книгу, по возможности в сокращённом виде; но вижу, что потребуется ещё прибавить множество изустных разъяснений, а потому всё изложение потребует, по крайней мере, десяти вечеров, по числу глав моей книги (послышался смех). Кроме того, объявляю заранее, что система моя неокончена (смех опять). Я запутался в собственных данных, и моё заключение в прямом противоречии с первоначальной идеей, из которой я выхожу.

Выходя из безграничной свободы, я заключаю безграничным деспотизмом.

Прибавлю, однако ж, что, кроме моего разрешения общественной формулы, не может быть никакого.

Смех разрастался сильней и сильней, но смеялись более молодые и, так сказать, мало посвящённые гости.

– Да, – продолжил длинноухий, – да, я во время создания своей системы не раз приходил к отчаянию. И тем не менее, всё что изложено в моей книге, – незаменимо,

и другого выхода нет,

никто ничего не выдумает, другого выхода не найти. Ни – ка – кого! Упустив же время, люди повредят себе, так как потом неминуемо к тому же воротятся.

Началось движение: "Что он, помешанный что ли?" – раздались голоса…

– Тут не то-с, – ввязался, наконец, хромой. Вообще он говорил с некоторой как бы насмешливою улыбкой, так что, пожалуй, трудно было и разобрать, искренно он говорит или нет.

– Тут, господа, не то-с. Господин Шигалёв слишком серьёзно предан своей задаче и при том слишком скромен. Мне книга его известна. Он предлагает, в виде конечного разрешения вопроса, –

разделение человечества на две неравные части :

одна десятая доля получает свободу личности и безграничное право над остальными девятью десятыми. Те же должны потерять личность и обратиться вроде бы в стадо, и при безграничном повиновении достигнуть ряда перерождений первобытной невинности, вроде как бы первобытного рая, хотя, впрочем, и будут работать. Меры, предлагаемые автором для отнятия у девяти десятых человечества воли и переделки его в стадо, посредством перевоспитания целых поколений, – весьма замечательны, основаны на естественных данных и очень логичны. Можно не согласиться с иными выводами, но в уме и в желаниях автора, усомниться трудно…

– Я предлагаю не подлость,

а рай, земной рай, и другого на земле быть не может, –

властно заключил Шигалёв.

– А я бы вместо рая, – возразил Лямшин (жидок, – Л.Д.С-Н), – взял бы этих девять десятых человечества, если уж некуда с ними деваться,

и взорвал их на воздух,

а оставил бы только кучку людей образованных, которые и начали бы жить-поживать по-учёному.

– И, может быть, это было бы самым лучшим разрешением задачи! – горячо оборотился Шигалёв к Лямшину. – Вы, конечно, и не знаете, какую глубокую вещь удалось вам сказать, господин весёлый человек. Но так как ваша идея почти невыполнима, то и надо ограничиться земным раем, если уж так это назвали… "

На этом, что называется, приостановимся, и прокомментируем этот, как всегда, несколько пародийный текст Достоевского. Дело в том, что за некоторой карикатурой здесь скрывается глубокое знание извечных дьявольских теорий управления человечеством. Теорий таких было и есть довольно много. Точнее, не теорий много, поскольку идея этих "теорий" в общем-то, одна, – а их авторов. Наиболее известные из них – Платон, с его "Государством", Кампанелла с "Городом солнца", Томас Мор, с его "Утопией", Фурье, с его "Фаланстерой", далее – Сен-Симон, Оуэн, далее – Прудон, далее – Маркс и Энгельс, далее – Ленин, Троцкий, Бухарин. Далее – Сталин, а далее, вдруг теории всех этих социалистов и коммунистов неожиданно возвращаются резко назад – куда-то к древнему Египту, с его тайными знаниями, магией, оккультизмом, фараонами, жрецами и миллионами счастливых рабов, строящих пирамиды и города мёртвых. Тут и является теория "Конца истории" Фукуямы, и вечное господство некоей всемирной избранной элиты, командующей человеческим стадом, достигшим райского состояния. Собственно, это и есть та самая теория Шигалёва, которую Фёдор Михайлович описывает в главе "У наших". Если приглядеться, то элементы этой теории можно увидеть и в "Протоколах Сионских Мудрецов", и в суперсовременных теоретических разработках Римского или Бильдербергского клубов, Фабианского общества, "Черепа и костей" и прочих, совсем уже закрытых "эзотерических" и уже прямо сатанинских организаций. Ничего нового в этом нет. Просто Достоевский был реально знаком с этими теориями через участие в кружках Петрашевского, Нечаева и других таких же ложах, пятёрках и организациях. Но важно знать и понимать, что эти теории о некоей избранной жреческо-аристократической элиты и девяти десятых полуживотных-полурабов, всегда пребывающих в некоем коммунистическом раю, – эти теории существовали всегда. Но так ярко и ясно даже их создатели никогда не излагали их даже для особо посвящённых своих соратников . . . .

Оканчивая эту очередную главу, заметим: сегодня эта извечная теория земного рая вступает – уже вступила, – в свою зримую историческую фазу. Практическую её реализацию мы, например, уже очень зримо видим в войне киевских жидо-бандеровцев с Юго-Востоком так называемой Украины . . . .

+ + +