Да, в интересную ситуацию мы, русские, попали в конце XX-го – Красно-коричневого века. Сначала был разгромлен проект Германского оккультного Национал-социализма, а через 40 лет со страшным грохотом рухнул и проект Красного коммунистического рая на Земле в одной отдельно взятой стране. Хотя, что значит "рухнул", ведь признаки его затухания были видны уже в поздний т.н. Брежневский период, а то, пожалуй, и раньше… Но перед идеологическим вакуумом мы не очутились. Идеологию Красного рая заменил рай Жёлтый, произведённый от – по выражению Горького – "Города Жёлтого Дьявола" – Нью-Йорка. И на место Великого идеала будущего, великой аскезы и безконечных жертв, пришёл абсолютный идеал денег. Как любили шутить вышедшие из тени дельцы: "Бабло победило Зло"… И конечно, тут очень даже понятным становится желание Чубайса "разорвать Достоевского". Ибо Чубайс это ведь современный Ганечка из романа "Идиот". И самая страшная, идеологически, духовно страшная для него сцена, когда Настасья Филипповна бросает пачку со ста тысячами в полыхающий камин, и Ганя, увидев это, падает, лишаясь чувств . . .

И Чубайс бы упал, да и не он один. Ибо сцена эта есть какая-то квинтэссенция бунтующей против мiра бабла и чистогана – жаждущей правды и идеала – русской души . . .

Ибо тогда наступило время гайдаров, швыдких и чубайсов, время маклеров и чекистов из поэм Есенина, которые все переквалифицировались в докторов, манагеров и экономистов Гарвардской школы… Я тогда даже написал поэму под названием "Гайдарочубайс", где есть такие строки:

.

И все эти апокалиптические картины я видел тогда, в 90-х годах ХХ века, воочию, бродя по почерневшим вдруг улицам Священного Города. А кругом, действительно, шёл Пир чумы. И особенно страшны были его празднующие, хохочущие рожи в телевизоре. Великий русский композитор Георгий Свиридов пишет в своем дневнике:

"Нет, я не верю, что русский поэт превратился в сытого конферансье-куплетиста с мордой, не вмещающейся в телевизор, а русская музыка превратилась

лишенный мелодии и веками сложившейся и н т о н а ц и о н н о й с ф е р ы , близкой и понятной русскому человеку. Я презираю базарных шутов, торгующих на заграничных и внутренних рынках всевозможными Реквиями, Мессами, Страстями, Фресками Дионисия и тому подобными поделками под искусство, суррогатом искусства. Они напоминают мне бойких, энергичных "фарцовщиков", торгующих из-под полы крадеными иконами из разоренных церквей" . . .

А ведь как точно сказано. И это ведь про них, про чубайсо-гайдаров, про "бойких фарцовщиков" писал Есенин в поэме "Страна негодяев", когда один такой "бойкий фарцмен" по фамилии Чекистов говорит нам, русским:

И перестроили, да не где-нибудь, а прямо в Святая Святых – на Красной площади Третьего Рима. Впрочем, у этих "фарцовщиков" от литературы были свои боги. Поэт Андрей Вознесенский во времена застоя писал:

Это – про люто ненавидевшего русских и Россию, самого кровавого монстра всех времён и народов.

А вот про умученного по приказанию этого монстра Святого Мученика Царя Николая II Александровича. Из поэмы "Ланжюмо":

Изолированный, недобрый,

Я сам, недавно читая книгу Станислава Куняева "Русский дом", и, в очередной раз, наткнувшись на известное стихотворение еврейского поэта Джека Алтаузена, как-то машинально, карандашом на полях, его переделал. Вот оригинал и моя "интерпретация". Алтаузен предлагает:

.

.

Вот такие два разных взгляда на мир… Но чаще эти два взгляда выражались (и будут выражаться) куда более радикально. Вот строки из стихотворения Пимена Карпова, памяти другого русского поэта, Алексея Ганина, обвинённого тогдашними дзержинскими в создании "Ордена русских фашистов" и, разумеется, умученного чекистами. За что? А вот за что:

.

.

Страшные строки. Страшная правда о растерзанной, умученной, умучиваемой России и о русском истреблявшемся – истребляемом народе… Я там заменил одно слово, не потому что так лучше, нет. А потому, что так доходчивее, что ли. Ибо такие слова про палача, умучившего Алексея Ганина, как "он", конечно же, были написаны по цензурным соображениям. Вместо "он" тут должно стоять вечное – "Жид" . . .

Наиболее ярко и остро это понимал Достоевский. Вообще, битва вокруг творчества и мировоззрения Достоевского длится уже как минимум полтора века. Особенно его ненавидят евреи. Да это и понятно. Сам он ведь тоже не очень их жаловал. Достаточно почитать "Дневник писателя"… В "Бесах" один из героев, "жидок Лямшин", постоянно пародирует и высмеивает весь русский и, шире, арийский мир. А в "Братьях Карамазовых" так и вообще описывается медленное ритуальное убийство жидом христианского младенца, совершаемое с особой ненавистью, сладострастием и жестокостью… Понятно, почему Чубайс хочет "разорвать Достоевского на куски". Впрочем, не один Чубайс. Ещё на Первом всесоюзном съезде советских писателей, 21 августа 1934 года, известный еврейский критик-формалист Виктор Шкловский взывал с трибуны: "… Я сегодня чувствую, как р а з г о р а е т с я съезд и, я думаю, мы должны чувствовать, что если бы сюда пришёл Фёдор Михайлович, то мы могли бы его судить как н а с л е д н и к и ч е л о в е ч е с т в а ,

как люди, которые сегодня отвечают за будущее мира. Фёдора Михайловича Достоевского нельзя понять вне революции и

так и понимали еврейские критики и литературоведы всю русскую литературу. Понимали и судили. Судили и осуждали. И Достоевского, и Булгакова, и Платонова, а затем – Блока, Есенина, Ганина, Клюева, Гумилева, Павла Васильева, Заболоцкого, Смелякова, Рубцова, Талькова... Впрочем, если начать перечислять имена "подсудимых", то придётся перечислить "весь список", всю русскую литературу. Да и не только русскую, и не только литературу. Гёте, Пушкин, Шекспир, Тургенев, Куприн, Ницше, Вагнер, Свиридов, Васнецов, Корин, Глазунов… Придётся перечислить, осудить и приговорить всю так называемую "мировую", европейскую, западную и всю славянскую и русскую культуру. И все страны осудить, и всю их варварскую, гойскую, ненавистную шкловским и чубайсам историю: Древний Рим, всё высокое Средневековье, Португалию, Испанию, Францию, Германию, Польшу … ну, и, конечно, самое главное – "тысячелетнюю рабу" и "главную тюрьму народов" и особенно народа еврейского – Россию, причём всю: от Рюрика и до Николая Второго. И неизвестно какой период хуже. "Все – хуже!" – если перефразировать известную фразу Сталина . . .

И они рассматривали, они преследовали, они осуждали, они судили и выносили приговоры, и по этим решениям их чекистских троек люди шли "по тундре, по железной дороге…". Встречу двух русских этапов на одной такой дороге страдания с невероятной силой описал Ярослав Смеляков:

.

.

Это великое эпическое стихотворение посильнее Дантова "Ада" будет. Оно написано в 1963 году – и в нём, сконцентрировавшись, отразилась вся история оккупированной "красными дьяволятами" России. Все эти Шкловские, Брики, Леопольды Авербахи – все, начиная с Дзержинского и Урицкого, и заканчивая целой пентаграммой еврейских фамилий руководителей Бело-Мор-Каналов, – вся она, эта Кровавая Пентаграмма, судила и выносила приговоры Достоевскому, Гумилёву, Булгакову и Есенину, – вся она стоит за "кулисами" этого страшного, невероятного по силе правды стихотворения. А ведь поэт его не выдумал, он сам несколько раз шёл по этому Всероссийскому русскому этапу . . .