Из записных книжек (дневников) Г.В.Свиридова

Сергею Ивановичу Субботину.

Уважаемый Сергей Иванович, письмо Ваше давно получил, отвечаю поздно, оно требовало вживания, размышлений, хотя и непосредственный отзвук сердца был силён. То, что Вы решили заняться сохранением, собиранием и изучением наследия Н.А. Клюева и отдаёте этому так много сил и своей души, я не только что могу приветствовать, но — вижу в этом особый знак.

Великому не должно больше пропадать! И так его исчезло слишком много в результате планомерной и беспощадной деятельности людей, желающих обратить Россию в ничтожество, в мизерабль.

Из стихотворений, которые мне были знакомы раньше, прекрасны: "Деревня", напечатанная в альманахе "День Поэзии-80" (особенно первая, зачинная её часть), а также другая — "Деревне — сон бревенчатый, дубленый". Хорошо также "Я гневаюсь на Вас", относящееся к теме искусства, Поэзии и ее судьбы. Но особенно сильно: "Старикам донашивать кафтаны..."

Закончив эпическую тему "Пугачевым", Есенин ушел всецело в свою судьбу, в лирику и показал неминуемую гибель восторженной личности. Клюев же остался в духовном эпосе и здесь возвысился до Апокалиптического!

Для меня они – величайшие русские поэты нашего века, есть нечто апостольское в их типах: нежное, от Иоанна у Есенина, и суровое, от Петра в Клюеве. Я очень был рад узнать, что Вам деятельно помогли Лазарев и Костров. Хочу рекомендовать Вам Юрия Ивановича Селезнёва, автора изумительной книги "В мире Достоевского" (хорошо бы Вам её прочесть, если не читали). Селезнёв работает теперь в редакции журнала "Наш Современник". Он — первый заместитель и ответственный редактор. Это – очень талантливый критик. Может быть он мог бы оказаться вам полезным для Вашего дела? Я немного его знаю и берусь с ним поговорить, если надобно.

Да, забыл: статья Клюева "Порванный невод" также замечательна. Он многое увидел, глубоко смотрел! Будьте здоровы! Хочу пожелать Вам бодрости духа, сил и успеха Вашему делу.

Георгий Свиридов

. . .

В чем разница между Моцартом и Сальери

Слепой скрипач в трактире играет "из Моцарта". Невозможно представить, чтобы он, слепой — т. е. играющий по слуху! — играл "из Сальери". Музыка Сальери не носится в воздухе, она остается на бумаге, она не летит, мелодия его не крылата, она — не мелодия, она — лишь тема, звуковой ряд.

. . .

Художественный бунт творческой интеллигенции, "особенно" конечно, в нашем веке, заключается, как правило, в дальнейшей европеизации, а с начала ХХ-го века — "американизации". (Маяковский, параллельно с Маринетти, идеализировавший Америку. Правда, он находил её несовершенной с "классовой" точки зрения. Что под этим подразумевалось — теперь уже ясно: замена одного привилегированного слоя — другим. Современные же эпигоны Маяковского попросту идеализируют американизм и Америку.) Русское, и раньше воспринимавшееся как отсталое, косное, некультурное (при наличии гениальной церковной архитектуры, музыки, Пушкина, Достоевского, Мусоргского, Блока и т.д. и т.д.), третировавшееся и презиравшееся, за последние десятилетия подверглось невиданному разгрому и уничтожению. В Новой истории даже нет примера подобного варварства, жестокости и беспощадности.

. . .

"Царство их до будущего катаклизма, в котором мир может погибнуть или исцелиться".

. . .

Фашизм — это, конечно, никуда негодное явление, справедливо осужденное всем миром [и антифашизм был благотворен и благороден – зачеркнуто - ред.]. Но, оказывается, бывает такой антифашизм, который ничем не лучше фашизма.

. . .

Весь Маяковский (все почти 14 томов!) — придуманный поэт. Придуманная любовь, придуманная Революция, придуманные заранее рифмы, придуманный, Сам фальшивый до конца, до предела. Не придуманная лишь распиравшая его дикая злоба, изливавшаяся на всех. Сначала на богатых и сытых (но с разбором!!! далеко не всех!),

 

а под конец жизни на бедных (рабочих людей), представлявшихся ему безликими, ничтожными, на новых чиновников (но также, далеко не всех!!!). А сам — был носителем зла и преклонялся лишь перед еще большим злом из выгоды, из желания удовлетворить своё непомерно раздутое тщеславие. Это тщеславие и было главной, движущей его силой.

. . .

О потере ДУХОВНОЙ самостоятельности. Важнейший вопрос для всей нашей культуры и всего искусства.

. . .

Распространилось, как в 20-е годы, эпатирование Русского человека, русского национального чувства, стремление унизить Россию, во что бы то ни стало унизить её народ, представив его сборищем скотов, унизить и опошлить его культуру [сознательно окарикатурив – зачеркнуто - ред.], разрушить архитектуру, разграбить ценности (заниматься "музыкальной фарцовкой").

Целая бездна лежит между страданием и болью души Гоголя, который видел несовершенство окружающей его жизни, [убогость – зачеркнуто - ред.] жалкость человеческих помыслов и желаний, порой убогость души человеческой, от которой сердце его обливалось кровью и слезами, которые мы чувствуем в его творениях. Целая бездна, повторяю я, лежит между этими чувствами и САМОДОВОЛЬНОСТЬЮ современного сытого пошляка, обращающего в пошлый фарс, в эстрадный скетч то, что для высокого художника (гения) было исполненным трагизма.

. . .

Под трагизмом часто подразумевается мелодраматическая истерика, а глубокие страдания человеческой души подменяются животным визгом.

. . .

Прожив 66 лет, я вижу, что мир хаотичен не первородно, т. е. это не первородный хаос, а сознательно организованный ералаш, за которым можно различить контуры той идеи, которая его организует. Идея эта — ужасна, она сулит гибель всему, что мне дорого, что я любил и люблю, всему, что я сделал (и что будет истреблено за ненадобностью) и самому мне.

. . .

Есенин — постоянно оплевываемый, до сих пор третируемый "интеллигентной" литературной средой (говнюк Мандельштам, презренный и бездарный книжный человек Тынянов, не говоря о множестве других — Олеша, Катаев и прочие), удавленный верёвкой в номере гостиницы, после смерти извергнутый из жизненного обихода, запрещённый к изданию и упоминанию, ошельмованный в статьях негодяев Сосновского и Бухарина, униженный в стихах подлеца и убийцы Маяковского, остался жив в сознании народа, любим им и неотделим от народной души. Это поэт народа, гибнущего в окопах, в лагерных бараках, в тюрьмах, казармах и кабаках – всюду, где судьба уготовила жить и быть русскому человеку. О, судьба! И народа, и его поэтов.

+ + +

Есенин с деревенскими друзьями у церкви

Есенин среди учеников и учителей Спас-Клепиковской школы

 

С.Есенин и С.Городецкий; С. А. Есенин, Г. Н. Пылаев и В. Н. Наумов

Рюрик Ивнев, В.С.Чернявский, С.А.Есенин

+ + +