VII

 

Леонид БОЛОТИН

ЦАРСКОЕ ДЕЛО

 

В 1919 году к известному большевистскому историку, профессору Михаилу Покровскому, который возглавлял тогда сверхсекретный архив “Истпарт”, явился корреспондент чикагской газеты “Дейли Ньюс” Исаак Дон Левин. Очевидно, американский журналист предъявил весьма веский мандат и получил доступ к документам по убийству Царской Семьи в Екатеринбурге.

Уровень засекреченности документации, с которой ознакомился тогда “тихий американец”, таков, что до сих пор, к 1993 году, ни один из этих материалов не был обнародован. Однако именно эти секретные сведения дали основание чикагцу Дону Левину передать в “Дейли Ньюс” от 5 ноября 1919 года следующее безапелляционное сообщение:

“Николая Романова, бывшего царя, его жены, четырех дочерей в их единственного сына Алексея, без всякой тени сомнения нет в живых. Все они были казнены 17-го июля 1918 года и их тела были сожжены”.

Публикация Дона Левина увидела свет до появления в 1920 году книги “Последние дни Романовых” английского журналиста — корреспондента газеты “Тайме” Роберта Вильтона, по поручению колчаковского правительства лично участвовавшего в официальном расследовании екатеринбургского преступления в качестве фотографа-криминалиста.

Еще позже — в 1922 году вышла книга участника следствия генерал-лейтенанта Михаила Дитерихса “Убийство Царской Семьи и членов Дома Романовых на Урале” (переиздана в России в 1991 году). И только в 1925 году, вскоре после смерти автора, была опубликована книга следователя Николая Соколова “Убийство Царской Семьи” (переиздание— Москва, 1990 год).

Именно из этих книг миру стало известно, что следствие пришло к выводу: тела Царя и Его близких были уничтожены на двух больших кострах с помощью большого количества бензина, а обугленные остатки костей были ликвидированы 178 литрами концентрированной серной кислоты.

Но уже по крайней мере осенью 1919 года американец Исаак Дон Левин из первоисточников — секретных документов “Истпарта” — знал, что убийцы сделали с телами своих жертв — их сожгли! Конечно, его информация в “Дейли Ньюс” не была газетной “уткой”, ибо в дальнейшем его профессиональный престиж никак не пострадал.

Так в 1923 году Исаак Дон Левин все еще продолжал неофициально курировать “Царское дело” — тогда он сопровождал группу американских сенаторов, возглавляемую Вильямом Кингом, в их поездке по России. Они посетили и Екатеринбург, где осмотрели дом инженера Ипатьева, в котором было совершено убийство Царской Семьи.

Если бы сообщение от 5 ноября 1919 года было ошибочным, Исаак Дон Левин не стал бы воспроизводить устаревшую “утку” в своих мемуарах, вышедших спустя пятьдесят четыре года — в 1973 году!

Чикагская “Дейли Ньюс” и потом не ослабила своего внимания к “Царскому делу”. Так в 1933 году ее корреспондент Стонеман узнал, что еще жив один из цареубийц — чекист Ермаков. Он сообщил об этом в Россию своему коллеге Ричарду Халибуртону, который немедленно отправился на Урал, добился свидания с Ермаковым и получил от него детальные показания об убийстве Царской Семьи: вся Семья была расстреляна, а трупы сожжены. Видимо, и Халибуртон обладал внушительным мандатом, если сверхбдительный чекист выложил ему все, что видел, чему был участником.

Чикагская диаспора выходцев из России играла одну из ключевых ролей в организации октябрьского переворота в 1917 году и в установлении на территории России не власти советов, как это принято называть, а подлинной чекистской диктатуры, послав значительный отряд своих представителей (более сотни) для пополнения кадров РВС и ВЧК.

Тут надо отметить, что название города скотобоен — “Чикаго” и тайный смысл наименования спецслужбы — “чека” — восходят к одному смысловому корню: на воровском жаргоне — “чик” или “чек”, обозначает забойщика скота (вспомните хотя бы прозвище главы пугачевской “контрразведки” Зарубина, отличавшегося нечеловеческой жестокостью — Чика!).

Конечно же, чикагские мастера кровной мести, пыток и беззаконных убийств не были просто волонтерами, но являлись полномочными представителями теневого чикагского капитала, главари и воротилы которого нуждались в так называемой качественной информации об исполнении их кровавых сценариев в далекой России. Роль их тайного официоза выполняла “Дейли Ньюс”. Особо их интересовал вопрос о Царской Семье, с которым неразрывно связана проблема реальной власти над Россией. Когда профаны терялись в потоке противоречивых и часто взаимоисключающих сообщений о судьбе Императорского Семейства, “посвященные” легко ориентировались (да ориентируются и сейчас), где “деза”, где “утка”, а где “верняк”, столь необходимый для гарантированной политической и финансовой деятельности.

И профессор Покровский (как потом и Ермаков) не совершил случайную ошибку, не нарушил партийной дисциплины, выдав Дону Левину информацию секретного свойства. Представителю своих подлинных заокеанских хозяев он просто не мог дать “дезу”, так как прекрасно понимал, зная их нравы, что эта информация обязательно будет проверяться и перепроверяться... Однако, эту необходимую утечку информации нужно было как-то блокировать ложной версией убийства и сокрытия его следов — “дезой” для профанов, которая понадобится тогда, когда придется прятать концы в воду в случае изменения политического курса в России.

Их нравы

Почему-то факт сожжения тел Царской Семьи определенному кругу заинтересованных лиц необходимо было скрывать от широкой общественности, от русского народа и в 1918 году, и в наше время.

– Почему? Что за этим стоит?

Уже в двадцатые годы официозная советская история признавала убийство всей Царской Семьи, как это установило колчаковское расследование. Но то же следствие на основании свидетельских показаний, вещественных улик и ряда экспертиз (чему посвящены сотни следственных документов) доказало, что тела убитых были сожжены. А именно это и прежний, и нынешний — уже демократический научный официоз ни под каким видом не признает.

Может быть, дело все в том, что по версии следственной комиссии 18 июля перед уничтожением тел головы Царственных Мучеников и Их верных слуг были отделены, помещены в спиртовой раствор (спирт выписывался в аптеке вместе с серной кислотой) и в Тот же день увезены Исааком Голощекиным в Москву. Если эта версия верна, она дает неопровержимые улики в раскрытии того, как было на “высшем” правительственном и международном уровне организовано цареубийство. Кто конкретно и каким образом руководил им.

И самое главное — кто является в настоящее время “законным” (с точки зрения теневого, “воровского закона”) наследником высокопоставленных цареубийц. Кто сейчас хранитель царственных глав как символа реальной “воровской” власти над Россией.

Конечно, для рядового, нормального гражданина Советского Союза, Российской Федерации сия “воровская” символика начисто лишена здравого смысла. О своих явных властителях он знает из средств массовой информации. Но иные, отнюдь не основанные на здравом смысле законы действуют в теневом мире.

Вспоминается одна уголовная история семидесятых годов. Зверски был убит директор одного из московских мясокомбинатов — бывших боен на Рогожке. Тело-то его нашли на родном предприятии — в холодильнике, а голова куда-то делась... Видно, влиятельная была голова. Чем не сюжет, списанный с нравов чикагских?!

Что, не похоже на “интеллигентных” революционеров? Очень даже похоже! Когда бывший подпольщик, один из главных организаторов московского восстания 1905 года, Хрусталев-Носарь, скрываясь во время гражданской войны на скоропадской Украине, выпустил брошюру о своем прежнем соратнике “Как Лейба Троцкий-Бронштейн расторговывал Россией”, оный Лейба послал своих агентов убить Носаря на “вражеской” территории, а голову обидчика привезти ему лично — члену ЦК, наркому вооруженных сил республики. Все было в точности исполнено.

Что скрывают архивные тайники?

Если же отвлечься от этой уголовной мистики, становится совершенно очевидно, что по сию пору в недрах властных структур, в секретных хранилищах содержится массив документов, освещающих подлинную картину Екатеринбургского преступления. Колчаковскому следствию достались только случайные фрагменты чекистской документации. Одно то, что эти отдельные бумаги не были изъяты чекистами во время проводившейся весьма организованно эвакуации, говорит о многочисленности всей документации, имеющей отношение к “Царскому делу”: за некоторыми документами уследить чекистам не удалось, хотя они прилагали громадные усилия для сокрытия следов своего преступления. Недаром ведь цареубийца Войков похвалялся, что “мир никогда не узнает, что мы с ними сделали”.

Атмосфера взаимного недоверия и подозрительности, царившая в среде “чикагских” революционеров, где каждый товарищ в любой момент мог стать источником смертельной опасности, подразумевает существование строгой отчетности во всех совместных деяниях. Поэтому можно решительно утверждать, что “Царское дело” существует и ныне.

Целы катынские протоколы, сохранился подлинник договора Молотова-Риббентропа, существует свод материалов по организации голода на юге России и Украине в начале тридцатых годов. Хотя это все легко можно было уничтожить и в период хрущевской “оттепели”, и в брежневский “застой”, и в начале “перестройки”, и в августе 1991 года

Истина о Катынской трагедии требовалась для “освобождавшейся” от социализма Польши, тайный договор о дружбе с фашистами понадобился для объединяющейся Германии, документы по голоду — новой “самостийной” Украине. Правда же об убиении законного Главы Русского Государства и Его Наследника нужна для возрождения законности в России, для законопреемственности ее властей — их легитимности... С этим, как видим, не спешат.

Вряд ли можно рассчитывать, что вопрос об обнародовании секретных документов “Царского дела” может быть поднят в связи с интересами иностранных и “суверенных” держав. Зачем, например, ворошить прошлое реванширующей Германии, много потрудившейся для разрушения законной российской государственности в 1917—1918 годах (до сих пор содержится в секрете большая честь документов Брест-Литовских кабальных переговоров), или, скажем, Англии и Франции, союзников Русского Царя, предавшим Его?..

Если не принимать во внимание тайных причин, в настоящий момент в декларируемой политике властей Российской Федерации нет никаких препятствий для того, чтобы обнародовать секретные документы “Царского дела” (например, по неофициальным источникам известно, что в архивах КГБ хранилась кинохроника 1918 года, заснявшая наружный вид и внутренности дома инженера Ипатьева, фотография одиннадцати трупов во дворе Ипатьева, автограф Великой Княжны Татианы Николаевны, со следами, похожими на кровь...)

Коли инициатива от властей не исходит, потребовать этого могла бы общественность. Но она просто не догадывается, что существует свод документов об убийстве Царской Семьи, засекреченных до сих пор.

Поэтому для того, чтобы вопрос о документации в общественном сознании не возник как бы сам собой и понадобилась широкомасштабная психологическая пропагандистская кампания с хитроумной демонстрацией “чудес” современной науки и попутным разрешением некоторых старых щекотливых проблем в большой международной политике. Цель кампании — насаждение новой “правды” об убийстве Императорской Семьи, новый обман русского народа, всех честных людей, не утративших совести и чувства личной ответственности за происходящее вокруг.

Война против Истины

Явным образом регулярные действия этой психологической войны, ведущейся методами спецпропаганды (запрещенной, кстати, в мирное время международными соглашениями) начались в апреле 1989 года с публикации в “Московских новостях” сенсационного интервью с милицейским драматургом, бывшим следователем (по неофициальному источнику — капитаном КГБ), лауреатом Государственных премий СССР и РСФСР, премии МВД СССР, автором сценария апологетического телесериала об истории “органов” — “Рожденная революцией” — Гелием Трофимовичем Рябовым. Затем последовал залп коротких интервью на радио и по телевидению, попутно широко рекламировался выход его очерка “Принуждены вас расстрелять...” в № 4 и 5 нового журнала “Родина”.

Г. Рябов заявлял, что в 1979 году он с группой энтузиастов обнаружил на старой лесной дороге из Екатеринбурга в деревню Коптяки некий могильник с останками людей, которые будто бы являются останками Царской Семьи.

Единственно на чем документально основывалось сенсационное утверждение Г. Рябова, это была так называемая “Записка Юровского”. И до сих пор больше не было даже названо ни одного исторического, юридического документа, который бы свидетельствовал в пользу новой версии, отличной от той, которая излагается в пятнадцатитомном следственном деле колчаковских времен.

Что же это за бумага, которая перевесила сотни документов, результаты многих экспертиз, вещественные улики?

С самой “Запиской” можно ознакомиться в царском 601 фонде бывшего Центрального Архива Октябрьской Революции. Четыре листка сильно порыжевшей бумаги — бледная машинопись с небольшими рукописными пометками, сделанными карандашом. Когда карандашный след стал плохо прочитываться, его обвели чернилами. В конце машинописи кратко от руки записаны координаты некоего места на старой лесной дороге в деревню Коптяки. Известно, что существует еще два экземпляра аналогичной машинописи, один из которых хранится в архиве бывшего института марксизма-ленинизма в Москве и бывшем свердловском партийном архиве, но рукописная концовка на тех экземплярах отсутствует. Из одного этого можно сделать вывод, что машинопись и приписка делались в разное время.

Начинается ЦГАОРовский документ так:

“Копия.

т. Покровскому дан подлинник 20 г.”

В тексте комендант Дома особого назначения (особняк Ипатьева) Янкель Хаимович Юровский называется только в третьем лице сокращением “ком”. Ни подписи, ни даты, ни точной адресовки нет. А ведь все эти реквизиты просто необходимы для определения юридической и исторической ценности данного документа. Поэтому проблематично само авторство. Конечно, государственный преступник Я. Юровский мог участвовать в составлении этой бумаги, мог быть единоличным ее автором, но не зная цели написания сего документа, однозначно невозможно определить его истинность.

Из текста можно сделать следующий вполне определенный вывод, что неизвестный автор его, описывая обстоятельства убийства Царской Семьи и последующих событий, был знаком с отдельными фактами, выявленными колчаковским следствием. За следствием тайно велось активное агентурное наблюдение со стороны чекистов, это описано в книгах участников следствия. Однако ряд подробностей, деталей, упомянутых в “Записке”, противоречит документально установленным фактам. То есть, неизвестное лицо не могло ознакомиться ни с книгой Роберта Вильтона (1920 год), ни с книгой М. Дитерихса (1922 год). Поэтому вполне возможно, что помета “20 г.” могла бы означать год составления бумаги, но это только одно из возможных истолкований...

Заключительная часть “Записки” посвящена описанию захоронения одиннадцати тел: двух отдельно, после попытки их сожжения, а девяти в общей яме, что полностью расходится с материалами официального следствия и может рассматриваться как попытка дезавуировать кропотливую следственную работу.

В помощь Рябову для легализации в общественном сознании самого факта существования пресловутой “Записки” тогда же выступили — драматург Эдвард Радзинский с очерком “Расстрел в Екатеринбурге” (“Огонек”, 1989, № 21), в котором воспроизведен полностью, кроме заключительной приписки, текст “Записки”, и доктор исторических наук, ангажированный партией апологет Екатеринбургского злодейства Генрих Иоффе, который в очерке “Дом особого назначения” (“Родина” 1989, в № 4—5 упоминает “Записку” как документ, заслуживающий доверия, впрочем, без всяких доказательств.

С выходом в свет этих публикаций у ряда специалистов возникли законные сомнения в системе доказательств Г. Рябова.

Уральский историк, кандидат наук Игорь Непеин в своем очерке “После расстрела” в газете “Уральская новь” выдвинул перечень обоснованных вопросов, опираясь на материалы следствия и другие исторические документы.

Также отреагировал исследователь из Америки, автор книги “Правда об убийстве Царской Семьи” профессор Павел Пагануцци (он наивно обратился в “Огонек” и получил отписку А. Кабакова, того самого, который брал интервью у Рябова для “Московских новостей” — на страницы журнала эта “полемика” не попала).

Спецпропаганда на то и спецпропаганда, чтобы не допускать и тени сомнений по отношению к внедряемым мифам, особенно на начальном этапе дезинформации. Все центральные средства массовой информации были практически блокированы — по “царской” теме цензурой разрешалось выступать только названному кругу лиц: Рябову, Радзинскому, Иоффе.

Почти на полтора года стали они чуть ли не главными специалистами по убийству Царской Семьи.

К чести московской русской интеллигенции надо сказать, к внезапно перекрасившемуся в монархисты Рябову она отнеслась хотя и с любопытством (сигнал перемены политического курса), но и крайне настороженно. С чего бы это — сын революционера-комиссара (по его собственному признанию), певец щелоковской милиции, вдруг начал твердить о своей приверженности к царской России?..

Все однако ограничивалось разговорами среди патриотических писателей, журналистов и историков. Лишь отдельные общественные полуподпольные группировки через монархический “самиздат” пытались что-то возражать по этому поводу.

Только к осени 1990 года у нас увидела свет книга Н. Соколова “Убийство Царской Семьи”. Писатель Валерий Родиков тогда же выступил с заметкой “Гроб, торжественно внесенный”, кажется, в несостоявшейся “Инженерной газете”, где вкратце опровергал версию Рябова и рассказывал о не подвергшихся сожжению царственных главах. Однако ни первое, ни второе событие замечено практически не было.

Год спустя Владимир Солоухин в газете “Наша страна” (Буэйнос-Айрес) выступил с очерком “У Ганиной ямы”, а у Родикова в сборнике “Дорогами тысячелетий” наконец вышел очерк “Легенда о Царской голове”. Оба писателя прекрасно аргументировали убедительность версии Соколова и сомнительность рябовской находки. Но было уже поздно. “Выстрелы” шли мимо цели. С сентября 1990 года Г. Рябов ушел в тень, он не посчитал нужным спорить с законными доводами: мавр сделал свое дело, отыграв первый этап в психологической войне, ушел в резерв.

Эстафету принял другой кинодеятель, сын горбачевского помощника, Карен Шахназаров, выпустивший пасквильный фильм “Цареубийцы”, сюжет которого скроен на основании “Записки”.

А 12 июля 1991 года “официально” был вскрыт тот самый могильник. И тут началось!

Но вернемся к тексту сомнительного документа.

Указание: “т. Покровскому дан подлинник 20 г.” предполагает существование некоего “подлинника”, к разысканию которого ни Рябов, ни Радзинский, судя по их печатным и устным выступлениям, не предприняли никаких усилий. Они просто заявляют, что рукописные пометы сделаны рукою Я. Юровского, хотя никто графологической экспертизы не проводил, а по внешнему их виду можно, например, предположить, что разные пометы сделаны разными почерками — на полях текста и в конце “Записки”.

Следующий вопрос: кто такой “т. Покровский”? Однозначно утверждать, что это историк М. Покровский также нельзя, хотя вероятнее всего это именно он. Однако смысл этой фразы дает основание полагать, что переданный т. Покровскому “подлинник” попал в некое собрание документов, имеющих отношение к убийству Царской Семьи, причем собрание более важное, чем ЦГАОРовская коллекция, поскольку туда адресовался “подлинник”.

Что это за собрание документов? Где оно находится? Ведь “Записка”, хранящаяся в архиве института марксизма-ленинизма, как уже мы говорили, менее полная, хотя именно этот фонд имеет отношение к “Истпарту”. Вопросов много, и все их необходимо раскрыть для того, чтобы установить специальным исследованием исторический контекст появления “темного” документа. Никто из новоявленных специалистов по “Царскому делу” таким исследованием себя не утрудил, резонно считая, что для громадного большинства обнаружение самого могильника, описанного в “Записке”, и станет подтверждением подлинности “Записки”. Логический трюк: “Записка” свидетельствует о могильнике, а могильник — о “Записке”.

Все гладко, если не задать “шершавый” вопрос:

Когда был сделан могильник?

В своих устных выступлениях перед массовой аудиторией и Рябов и Радзинский неоднократно говорили (есть магнитофонные записи), что следователь Соколов весной и летом 1919 года почти ежедневно ходя к урочищу Ганина яма (где были сожжены тела), проходил прямо по могильнику, обнаруженному сначала в 1979 году Рябовым и повторно вскрытому в 1991 году. Нотка самодовольства, злорадства так и сквозила в этих словах, родственная самодовольной ухмылке цареубийцы Войкова (“мир никогда не узнает, что мы с ними сделали”) и родственная наглой лжи автора “Записки”: “Часам к семи утра яма аршина два с половиной глубины и три с половиной в квадрате была готова. Трупы сложили в яму, облив лица и вообще все тела серной кислотой, как для неузнаваемости, так и для того, чтобы предотвратить смрад от разложения. Забросав землей и хворостом, сверху наложили шпалы и несколько раз проехали — следов ямы не осталось. Секрет был сохранен вполне — этого места погребения белые не нашли” (ЦГАОР, ф. 601 опись 2, единица хранения 35, лист 34).

Все это кого-нибудь и могло убедить, если бы классный криминалист Николай Александрович Соколов не исследовал каждый аршин пути грузовиков Юровского и особенно тщательно то место, где застрял “форд” чекистов, где по словам автора “Записки” и был сделан могильник.

Будь Н. Соколов кабинетным работником, еще как-то можно было бы поверить наглому вранью о нем — там не усмотрел, то не проверил... Но опытнейший практик, следователь по особо важным делам, раскрывший прежде множество преступлений именно в сельской местности, человек, которому генерал М.К. Дитерихс дает следующую характеристику: “С детства природный охотник, привыкший к лишениям бродячей охотничей жизни, к высиживанию по часам глухаря или тетерева на току, он развил в себе до максимального предела наблюдательность, угадывание примет и бесконечное терпение в достижении цели”.

Из чтения книг Н. Соколова и М. Дитерихса ясно, в запротоколированных деталях, видно, что Н. Соколов изучил каждый аршин тех мест, учел каждую инородную щепочку, сломанную веточку. Мог ли он не заметить ямы в три с половиной аршина в квадрате, укрытой шпалами, если ее замаскировали просто ездой грузовика? Абсурд, глупость!

Коль нынешний могильник действительно находится на трассе, по которой следовали грузовики Я. Юровского, то совершенно очевидно, что до августа месяца 1919 года на этом месте никакого могильника просто не было. Такой специалист как Н. Соколов (об этом свидетельствуют многие материалы следствия) просто при ходьбе не мог бы не обнаружить тронутой меньше года назад земли, а уж тем более не пропустил бы шпал, если бы они были на виду.

И еще одно обстоятельство. Ни Рябов, ни его сторонники ничего не говорят о действиях чекистов после того, как вернулась их власть на Урале. А ведь известно, что они продолжили работу по сокрытию следов грандиозного преступления, уже опираясь на факты, которые твердо установило колчаковское следствие, на факты, ставшие им известными через свою агентуру.

В сентябре 1919 г. в “Правде” появилось сообщение о том, что 17 сентября в Перми состоялся суд над 28 обвиняемыми в... убийстве Царской Семьи. Среди них — три члена Екатеринбургского совета — Грузинов, Яхонтов и Малютин. Часть обвиняемых, в том числе и Яхонтова, суд приговорил к расстрелу. Приговор был приведен в исполнение на следующий день. Никто из причастных реально к убийству Царской Семьи тогда не “пострадал”.

Как быть с документами по этому странному делу? Они ведь тоже оказываются вне зоны внимания и Рябова, и, увы, общественности, хотя и это дело контролировалось из Москвы и где-то должны быть следы его, в том числе и в Московских архивах. Логично допустить, что именно в связи с этим делом появились и могильник, и “Записка”, но нас особенно привлекает другая, явно не случайная логическая цепь — визит чикагского журналиста Исаака Дона Левинав “Истпарт”, его ноябрьская заметка в “Дейли Ньюс” и “Записка”, также обращенная к “т. Покровскому”.

Очевидно, основные компоненты развернувшейся с 1989 года пропагандистской кампании по рекламированию новой “правды” об убийстве Царской Семьи закладывались в 1919—1920 годах. Вполне возможно, что и в написании “Записки” и в устройстве могильника лично участвовал преступник Я. Юровский. Косвенно на его причастность указывает тот факт, что его сын Александр Юровский в конце пятидесятых годов передал собственную копию “Записки” в архив Музея Октябрьской Революции в Ленинграде. Именно в те годы была извлечена из спецхрана и стала доступна специалистам ЦГАОРовская “Записка”. По словам Г. Рябова, он впервые познакомился с ее текстом на квартире А. Юровского. Все же довольно странная ревность сына цареубийцы в пропаганде “подвига” отца...

Сейчас газетный шум вокруг коптяковского могильника только набирает новые обороты. Думается, пик кампании придется на май или июль нынешнего года. 19 мая исполняется 125 лет со дня рождения Царя Мученика Николая Александровича, а 17 июля будет ровно 75 лет Екатеринбургскому преступлению.

К тому времени несколько “независимых” экспертиз докажут идентичность останков Царской Семье, но рассмотрение характера этих псевдонаучных трюков станет темой следующей статьи по “Царскому делу”. Здесь же в заключение хочется напомнить, что истина во всей полноте восторжествует только тогда, когда общественное российское мнение обретет критичность к мифам, которые нам навязывают политики теневого мира и “воры в законе”, тесно связанные с прессой.

Что нужно? Нужно требовать не “независимых” экспертиз, где бы они не проводились — в Англии, Америке или Японии, а зависимого от фактов, и только фактов ответственного расследования “Царского дела” на высшем российском государственном уровне — с личной, поименной ответственностью в дальнейшем за каждый результат этого расследования.

Пока же круг посвященных лиц, внедрив в наше сознание “свои” мифы, может издевательски смеяться над обезглавленным русским народом:

“Уголовное дело по факту убийства императорской семьи в Екатеринбурге летом 1918 года не может быть возбуждено... Существует срок давности — 15 лет. К тому же в 1918 году не существовало системы законодательства: определить, какой именно закон нарушил Уралсовет, не представляется возможным” (“Независимая газета” от 3 декабря 1992 года).

Для преступления такого масштаба нет срока давности, это прекрасно понимали и цареубийцы, и понимают их прямые наследники, ставшие соучастниками этого преступления, продолжая деятельность по сокрытию его следов. “Не прикасайся к помазанникам Моим”. Этот библейский закон не может отменить никакая революция, никакое Учредительное собрание, никакой референдум. А события июльской ночи 1918 года имеют именно библейское значение, и это значение, и его духовное содержание способны перевесить тысячи “аргументов, фактов и экспертиз”...

16 июля 1918 года после половины одиннадцатого вечера Императрица сделала последнюю запись в своем дневнике — меньше чем за два часа до мученической кончины. Обычно каждый день в Царской Семье читалась “Библия”. Царица написала о прошедшем дне: “мы читали книгу пророка Амоса...” Эта ветхозаветная книга небольшая — всего четыре-пять страничек. Она была прочитана вся.

В ней содержится и прямое обличение действия цареубийц и приводится Божия клятва возмездия:

“...не пощажу его, потому что он пережег кости царя Едомского в известь”. Глава 2, стих 1.

После такого свидетельства Божия всякому верующему русскому ясно, что Господь Свою правду утвердит, сколь ни громоздило бы вавилонов лжи каинское отребье богоборцев.

Пахра, ночь на 5 января 1993 года

ПРЕДСТАВЛЯЕМ АВТОРА

Леонид Евгеньевич БОЛОТИН окончил Московский университет им. М. В. Ломоносова, историк, автор ряда публикаций, посвященных Династии Романовых и убийству Государя Императора Николая II Александровича и его Августейшей семьи. Член Общества ревнителей прославления Святых Царственных Мучеников.